Венера (Богини, или Три романа герцогини Асси - 3)
Шрифт:
– Ну, я не тревожусь за вас, вы оправитесь.
– Но теперь я попрошу вас, герцогиня, разделить со мной мой деревенский обед. У нас сегодня карпы, Пасква?.. Карп - король наших рыб. Он встречается только в Гардском озере. Он появлялся на столе римского императора, всегда увенчанный лавром.
– С удовольствием, - если только я смогу есть. Я немного устала.
Он испугался, ему показалось, что она шатается. Он подхватил ее у самой двери дома.
– В эту комнату, герцогиня, - всего несколько шагов. Но что с вами? Путешествие, вероятно, утомило вас? Пожалуйста,
Он уложил ее. Она смотрела на него и вспоминала доктора Барбассона. "Все одно и то же движение возле меня: подкладывание подушек". Устало и нетерпеливо она сказала:
– Оставьте. Я хотела бы отдохнуть часок, этого достаточно. Я еду после обеда дальше в Риву, к доктору фон Меннинген.
– А!
Он впервые посмотрел на нее вполне внимательно, не думая о том, каким он сам кажется ей. Он тихо выскользнул из комнаты.
Когда она снова показалась, он обдумал все.
– Вы послали своих людей вперед?
– Да.
– Но вы не можете ехать одна. Если прикажете, я провожу вас.
– Благодарю вас.
– Я очень хорошо знаком с доктором фон Меннинген. Лучшего выбора вы не могли сделать. Он истинный врач, следовательно, принадлежит к очень редкой разновидности. Это выдающаяся личность, помогающая, ободряющая, подкрепляющая всех; он сам счастлив своим влиянием. Он на венский манер будет духовно насиловать вас ошеломляющей любезностью, чтобы у вас не осталось возможности думать о своей болезни. Вы обратите свое честолюбие на греблю, на правильное вдыхание, на карабканье по горам в двести метров вышиной! Это здорово, это успокаивает! Вы помните, герцогиня, каким измученным, беспокойным, безнадежным, конченным был я - тогда? Ну, так вот, доктору Меннингену я обязан тем, что мне вернулось доверие к самому себе и что у меня есть цели и твердое жизненное мерило.
"Какие цели?
– подумала герцогиня.
– И уж чересчур умеренная жизнь!"
Она заметила:
– Я говорила о Риве немного необдуманно, я еще подумаю об этом.
– Оставайтесь при своем решении! Я даю вам хороший совет.
Он продолжал убеждать; она спрашивала себя:
"Стоит ли заставлять свои члены ежедневно производить столько-то и столько-то полезных движений - только для того, чтобы не расставаться с этим миром? Ведь я пьеса за пьесой проиграла всю программу, которая была выработана для меня, прежде чем я родилась. Три богини, одна за другой, делали складки на моей одежде и определяли мои жесты, каждая согласно своему духу. Моя жизнь была художественным произведением. Должна ли я произвольно добавлять что-нибудь к своей оконченной судьбе?.. Нет!"
– Я решила, я еду домой, в Неаполь.
– Обдумайте хорошенько, герцогиня, я умоляю вас! Вы беспокоите меня больше, чем я могу сказать вам!
– Без основания, милый друг; все идет так, как я того желаю. Проводите меня обратно, в Десенцано!
– Вы позволяете? Но сегодня больше нет пароходов. Переночуйте у меня!
– Нет, нет. Мы не можем поехать на парусной лодке?
– Можем, конечно, можем! Ведь ветер попутный!
Он побежал к двери.
–
Он был счастлив; он сразу забыл свои увещания и опасения. Он, бессознательно для нее самой, напоминал ей Нино. "Какой ребенок!" - подумала она почти с нежностью.
– Но тогда мы должны сейчас ехать!
– воскликнул он.
– В нашем распоряжении три часа. Поезд в Милан идет в пять часов двадцать пять минут.
– Телеграфируйте прежде врачу в Риву, что я не приеду, а также Просперу, моему егерю. Он уже там. Пусть он тотчас же вернется и едет за мной в Милан.
Они сели в лодку.
– Вы не берете с собой лодочника?
– К чему? Я сам управляю парусом так, как будто никогда не делал ничего другого.
– А Линда, - вдруг спросила она.
– Маленькая Линда?
– Да, страшно жаль, что вы не видели ее. Она была здесь еще неделю тому назад. Теперь становится холодно, в городе ей будет лучше.
– В Венеции?
– У Клелии... Боже мой, должен же я был дать бедной женщине хоть какое-нибудь удовлетворение. Я оставил ей Линду. Что у нее есть еще? Мортейль тупеет все больше; я думаю, он пьет.
– Маленькая Линда в своем тяжелом, блестящем, точно перламутровом платье...
– О, она его больше не носит. Что вы думаете, ведь ей уже тринадцать лет. Большая девочка.
– И, конечно, хорошенькая.
– Еще бы!
Он поднес пальцы к губам.
– И веселая?
– Тихая, очень тихая.
Он замолчал.
– Но наружность!
– быстро сказал он.
– Я всегда только смотрю на нее и благодарю ее за то, что она существует. Рисовать мне ее не надо: потому-то я и нахожу ее такой красивой. Какое наслаждение смотреть на прекрасное, не думая о ремесле! Посмотрите на это туманное озеро, полное неясных отражений. Как это волновало бы меня раньше! Теперь это меня нисколько не трогает нисколько.
– Знаете, кто недавно навестил меня?
– спросил он.
– Нино!
– Что он делает, где он?
– Он поехал в Геную, он собирается в Америку, по поручению своей партии. Эта молодежь!.. Его бедная мать очень больна, она недолго протянет.
– Я знаю.
– Зибелинд тоже провел день у меня. Вы встретите его в Неаполе. Он становится совсем седым. Знаете, мне приятнее замечать это на знакомых, чем на себе самом. Видеть, как все старится...
– Старится? Нет. Я, по крайней мере - нет. Моя молодость и моя жизнь кончаются одновременно.
– Тогда вы счастливы, - пробормотал он.
Прошло несколько минут.
– Я опускаюсь, - сказал Якобус.
– Вернее, я уже опустился. Не думайте, герцогиня, что я не знаю этого. Большей частью мне удается не думать об этом. Но есть дни... и сегодня, когда я вижу вас... Вы прекраснее, чем когда-либо!
Она медленно опустила глаза на него; он сидел, согнувшись, и смотрел на нее снизу вверх. Они молчали. Герцогиня сидела, выпрямившись, у высокого руля. Вечерело. Из облака за ней в воду скользнуло несколько роз.