Венера. Переплетая обрывки жизни
Шрифт:
— И дочь тоже, — продолжил дядя Дживан, пока Роза пересела ко мне и обняла, — она втайне от всех стала выступать на публике. Я очень уважаю это решение. Тобой руководило желание помочь семье теми способами, которые доступны тебе. Мы же все люди, с каждым может случиться нечто такое, что вынудит поступиться кое — какими принципами. Был только один вопрос, который меня мучил — как же такую красавицу оставили здесь одну?
— Наверняка её семья переживала за неё каждую секунду. У меня трое дочерей, и я прекрасно знаю, что может чувствовать мать, — вмешалась впервые тётя Эльза, заботливо вкладывая в мою ладонь стакан воды.
Я отпила и попыталась успокоиться. Совсем не хотелось стать объектом
Дядя Дживан тяжело вздохнул.
— Само собой, я уверен, что они переживали. Наверное, это даже хорошо, что ни брат, ни мать не знают о твоём дополнительном способе заработка. Я очень много думал об этом и попытался представить Розу на твоём месте.
Боковым зрением я заметила, как Феликс дёрнулся при этих словах. Для него это была просто пощечина. Человек, утверждавший, что я и волосинки его сестры не стою, вдруг слышит, как его собственный отец проводит между нами параллели…
— Я бы хорошенько отхлестал её за своенравность… Был бы против такого положения дел.
Я понурила голову. Ничего другого я и не ждала. Каждый может осудить меня. Всем претит мой образ жизни. Я и сама не была в восторге от всего этого, поэтому ничего не могла сказать в своё оправдание. Происходящее становилось просто невыносимым…
— Но, Венера, клянусь тебе, я бы гордился её духом. Не каждая дочь ради своего отца осмелится влезть в такое. Разве я не прав? — наступила пауза, вроде тех, что предшествуют буре. — И вот теперь ты, Феликс, вот объясни мне, что за черт тебя дернул проявить спящие гены своей матери именно по отношению к этой девочке? Ты же взрослый и сильный мужчина, состоявшаяся личность, почему твоё сознание проигнорировало эти факты?..
Ну, знаете ли, с меня хватит… Пулей вылетев из гостиной, где — уверена, дядя Дживан продолжал поучать своего сына, я закрылась всё в той же комнате Розы и злобно уставилась в потолок, ненароком вспоминая нашу роковую встречу с Феликсом. Не было больше слёз, только искреннее жгучее чувство ненависти. Вершитель моей судьбы. Из — за него я теперь связана по рукам и ногам обстоятельствами. И вынуждена молча сносить ядовитые укусы его матери. А сегодня ещё дядя Дживан решил вдруг провести психоанализ моей личности, чтобы доказать своему сыну, что я достойный уважения человек. Ха! Как жаль, что ему не особо ведома другая сторона душонки сына. Он же насквозь пропитан этим пороком всевластия. Слишком наивно предполагать, что его мнение обо мне изменится после пары фраз. Ведь Феликс действительно всё мог бы узнать сам, если бы захотел! Вот именно! С самого начала его целью была моя гордость. «Я хочу, чтобы ты пришла и сказала «Возьми меня», разве не это он мне сказал после отказа? Даже сама мысль о том, что какое — то смертное недостойное создание может не пасть ниц перед ним, была для него абсурдной. Как же я ненавижу его, матерь Божья. Как же я хочу, чтобы ему всё вернулось в утроенном размере. Чтобы он пережил все те минуты унижения, боли и безысходности, что перенесла я по его вине… Хотя, что это изменит? Я уже не стану прежней. И никогда не забуду ничего. А его боль меня не осчастливит.
Я поражаюсь тому, сколько во мне жестокости он пробудил. В такие минуты я забываю обо всём…
— Венер, Феликс тебя ждёт внизу в машине, — тихо отворила дверь Роза, как — то смущенно и виновато глядя на меня. — Тяжелый был вечер. Но, может, теперь всё изменится?
— Роза, скажи своему отцу, что с этим чудовищем я никуда не поеду. Вызовите мне такси, я вас умоляю. Я не вынесу его общества наедине, — твердо произнесла я, встав с кровати.
Подруга понимающе вздохнула и снова удалилась. А я не спешила выходить. Не особо — то я и рвалась в тот дом.
Спустя какое — то время мне сообщили, что внизу уже
— Прости меня, если тебя обидел. Я не могу позволить, чтобы вы оба страдали. Венера, я тебя уверяю, Феликсу тоже несладко. Он даже сам себе пока не может признаться, как ошибался. Разве я тебе враг? Разве стал бы я так настойчиво связывать твою жизнь с тем, в ком не был бы уверен? Рано или поздно путем проб и ошибок вы придёте к пониманию и прощению. А пока нашей целью было заткнуть общество, чтоб не навести туч на репутации обеих наших семей. Ты очень сильная девочка, всё у вас — точнее, у нас — наладится.
Он по — отечески приобнял меня. Жаль, что я не верила его словам. Никогда не быть мне рядом с Феликсом понимающей и прощающей.
Дядя Дживан расплатился с водителем и открыл мне дверь. Прежде чем сесть, я всё же не сдержалась и напомнила ему:
— Вы же не забыли, что за мной право уйти, когда я посчитаю нужным? Пусть я этого не сделаю в ближайшие месяцы, а, может, и годы… Но, простите, ваш сын для меня со временем не станет лучше. Это как добровольно сдаться в руки человека, который уже пробовал тебя убить. Простите ещё раз.
20
Когда я узнала, точнее — почувствовала, что беременна, внутри меня воцарилось умиротворение. Долгое время я никому не сообщала об этом, пытаясь сама хотя бы немного понять, что же изменилось. Я прислушивалась к своим ощущениям, терялась, испытывала панику, страх, даже некое сожаление и досаду, что позволила себе зайти так далеко… Но в один прекрасный момент всё вокруг для меня перестало иметь значение. Кроме этого чуда. Банально, но…во мне будто цвели пышные цветы, и я всем нутром чувствовала раскрытие каждого лепестка. Я прощала. Я оставляла позади каждую слезинку. Я хотела только мира. Хотела иметь возможность родить здорового малыша. И меня не волновало, как я буду его воспитывать — с его отцом или без.
Феликс… Всё странно. Не могу знать, есть ли на этой планете хотя бы ещё одна такая же пара, которая познала моменты истинной близости, но при этом практически не общалась по сей день?
Я — то ведь тоже хороша. Не так много времени прошло с тех пор, как я клялась в том, что никогда не смогу простить, понять, принять. И что же? Перед страхом остаться бесплодной, продолжать бессмысленную одинокую жизнь в ненависти и обиде на всех и вся, быть просто ненужной…я вдруг на миг остановилась и сложила своё оружие — эту самую ненависть, ставшую панцирем. А Феликс благородно принял мою капитуляцию и дал мне то, чего я хотела.
Почти полгода прошло с того момента, как я в одних тапочках выбежала к нему, ища защиты, ища опоры, надежды на то, что всё будет хорошо. Мне пришлось очень многое перебороть в себе, чтобы позволить нашей близости случиться. Ещё до выписки во мне наконец — то созрело тяжелое решение. Я должна была быть твердо уверенной в том, чего хочу, а для этого было необходимо переступить через самую мою большую рану. Я решилась — поехала в Москву, чтобы увидеть отца.
Солеными от слез губами я целовала его лицо — родные черты, которые ни капли не изменились. Много часов подряд я сидела на подлокотнике кресла, в котором он полулежал, и крепко обнимала его, продолжая время от времени прикасаться к щекам, векам, вискам. Нас разделяли годы. Десятилетия. Пространство. Жизнь. Он больше ничего не понимал, никого не узнавал, ничего не желал. Моего отца уже не было. Это был футляр без содержания. И, пожалуй, это самое дикое сравнение, которое пришло мне в голову.