Вензель твой в сердце моем...

Tamashi1

Кап.

Падает на пушистый алый ковер глупая соленая влага. Слезы ни к чему, когда мир вокруг затопляет алый цвет, поглощающий их. Цвет вечной борьбы.

Я помогала тебе в твоих начинаниях, поддерживала, как могла, молча любила, но передавала информацию о тебе твоим врагам. Я противоречива, знаю, ну и что? Не ты ли говорил, что именно за хладнокровие ты и взял меня в банду? Любовь любовью, а работа и цель всей жизни к ней не относятся. Моей же целью было уничтожение банды Кокуё. Полное и абсолютное. Возможно, ты не помнишь, но вы уничтожили человека, вырастившего меня как родную дочь, взявшего из приюта и превратившего в самую настоящую машину для убийств, которая всё же умела чувствовать. Я всегда уничтожаю противника без раздумий, этому научил меня отец. Я всегда иду до конца, этому научил меня ты. Я никогда не смешиваю работу и личную жизнь, этому меня научила сама жизнь. И знаешь, это хорошо, ведь чувства мешают выполнять поручения, потому я и не задумываюсь над тем, что испытывают семьи моих жертв. Я это просто знаю и принимаю как данность. Они захотят отомстить, как я захотела отомстить тебе, и решат прийти за мной так же, как я пришла за тобой. Это неизбежно. Вот только знаешь, у них ничего не получится…

Кап.

Падает на деревянную половицу соленая капля, рожденная напряжением, невыносимой духотой и физическим утомлением, пробежав по бледному виску. Дерево впитывает пот, как безразличие жизни впитывает все наши бесплодные старания. Жизни плевать на нас, но мы не сдаемся и плюем на ее безразличие.

Знаешь, понять, что полюбил врага — это мучительно больно. Понять, что восхищаешься убийцей отца — это тоскливо-отвратительно. Понять, что хочешь предать своих нанимателей ради того, кого ненавидел, — это презрительно-мерзко. Я полюбила тебя и возненавидела себя за эту любовь, но каждый раз, видя как иероглиф «Ад» в твоем правом зрачке превращается в единицу,

и как мир вокруг рушится, покрываясь созданными тобой ужасающими боевыми иллюзиями, я не могла сдержать восторга и ненавидела себя за это еще больше. Ты не иллюзионист. Ты чудотворец. Потому что ты наполнил мое холодное сердце, не знавшее прежде привязанностей, кроме любви к отцу, чувствами — настоящими, а не иллюзорными. Но лучше бы это была всего лишь иллюзия… Я была поставлена перед выбором: предать своих нанимателей, память об отце и свою цель, или предать тебя и свою любовь к тебе. И знаешь, я пришла за советом именно к тебе, потому что только в тебя я верила в этом глупом жестоком мире. Я спросила: «Что, если цель ведет к предательству? Надо забыть об этой цели и предать самого себя?» А ты ответил: «Наши цели определяют наше существование. Предавать нельзя лишь их. Если человек слаб, он сдается, бросив борьбу; если силен, идет до конца». Выбор был сделан после мучительных раздумий над твоими словами и осознания того, что я хочу быть похожа на тебя хоть в этом. В упорстве и стремлении к достижению цели любой ценой. И я не жалею. Потому что это приблизило меня к идеалу. К тому, кто способен биться до конца ради воплощения мечты в реальность. Я приняла твой совет и слила твою философию со своей. И это определило тот простой факт, что даже если ты станешь для меня превыше всего, я не откажусь от достижения своей цели, потому что ты бы этого не одобрил, и потому что я просто должна быть сильной. Жизнь ведь не жалеет никого на своем пути к смерти, а значит, и я не буду жалеть. Я просто буду любить того, кого предаю, и ненавидеть себя за это: и за любовь, и за предательство.

Кап.

Падает на тишину воздуха сдавленный хрип, рождая вибрацию звуковых волн, разрушающих эту тишину, но не сам воздух. Каждое событие разрушает что-то, но саму суть не уничтожить, как не уничтожить душу человека, убив ее тело. Суть неизменна. Всегда.

Знаешь, когда встал вопрос о финале операции, я просила лишь одного: дать мне возможность самой убить тебя. И знаешь, получив ее, я не стала ни драться, ни бросать тебе вызов: я знала, что проиграю. Я просто вспомнила величайшую женщину Франции и ее сына. Екатерину Медичи и Карла Девятого. Не знаю, правда ли король был отравлен с помощью книги или нет, да и никто не знает, но ведь яды — это и впрямь очень эффективно. Они ослабляют, лишают координации, зрения, сил, а затем медленно убивают, превращая кровь в инородный телу объект. И знаешь, это сработало. Я сумела тебя отравить. Медленнодействующим ядом. Просто потому, что не хотела мгновенной твоей смерти — я хотела, чтобы ты вступил в бой… И ты вступил в него, а я стала твоим противником. Конечно же, ты победил, но это не изменило одного простого факта. Мы оба уже были мертвы.

Кап.

Падает пена изо рта на подоконник, залитый солнцем. Живой солнечный свет и мертвая влага. Это снова контраст, но в нем есть нечто общее — небольшая точка соприкосновения. Их спокойное, ровное взаимоуважение, ведь они всегда переходят друг в друга, пройдя колесом Сансары, Шестью Путями Ада, мучениями жизни и одиночеством души.

Ты пронзил мой живот трезубцем, и я упала на холодный мраморный пол особняка, в который банда Кокуё прибыла по твоей инициативе для поиска засекреченной информации в библиотеке, хранившейся в нем. Ты, видимо, хотел найти аптечку или противоядие, потому кинулся в коридор, но для ядов, разработанных моим отцом, противоядия нет. По крайней мере, его еще не изобрели. И ты, пошатнувшись, оперся руками о подоконник, а желудок твой свела дикая боль, отторгавшая убивавшее тебя химическое соединение и порождавшая обильную пену, выступившую на тонких губах. Из моих глаз потекла никому не нужная соленая влага: я прощалась с тобой. Прощалась, впервые в жизни не сдерживая эмоций. Еще шаг, и ты упал на дубовый паркет коридора особняка, ставшего нашей с тобой могилой. Знаешь, это поистине царский склеп. Прямо как «Императорский склеп» в Вене. Вот только мы к династии Габсбургов не принадлежим, но согласись, история получилась не менее трагичной, чем судьбы правителей Австрийской Империи? А впрочем, куда уж банальнее, но жизнь вообще довольно банальная штука, а потому стоит ли жалеть о ней? Я не жалею. Я не жалею о том, что возненавидела тебя, я не жалею о том, что полюбила тебя, я не жалею о том, что убила тебя. Я жалею о другом. О смерти. О том, что когда ты вновь окажешься во внутреннем круге колеса Сансары и начнешь преодолевать Шесть Путей Ада, я не смогу последовать за тобой и смотреть на то, как ты с легкостью обходишь каждое из препятствий на пути к новой жизни. Но знаешь, возможно, по окончании наших смертей, преодолев все испытания загробного мира и реинкарнировав вновь, мы снова встретимся. И я снова полюблю разные глаза, цвета огня и воды, цвета самой противоположности, странную прическу, напоминающую иглы дикобраза, которые показывают, что ты всегда начеку и готов отразить атаку, и тонкие, изогнутые в саркастичной усмешке губы, способные ответить на любой мой вопрос. И даже если всего этого не будет, если реинкарнация даст тебе тело, ничем не похожее на то, что содрогалось в конвульсиях у окна, не важно. Потому что суть останется неизменной. Это всё еще будешь ты. Иллюзионист, всегда достигающий своей цели и идущий к ней, чего бы ему это ни стоило — крови, слез, пота, боли или самой жизни. Но знаешь, всё же, не смотря на все наши различия, эта решимость у нас общая. И знаешь, не смотря на столь разное отношение друг к другу, есть то, что в этом контрасте совпадает. Наше взаимоуважение, не исчезнувшее из твоих глаз даже тогда, когда я атаковала. Ты лишь рассмеялся и сказал: «Так вот какова твоя цель? Что ж, попытайся, я не собираюсь проигрывать». И ты не проиграл. Просто мы оба погибли. И знаешь, я не буду просить прощения. Я лишь скажу «спасибо». Потому что ты научил меня самому главному в этой жизни. Борьбе. Ее алому цвету, цвету крови и самой жизни…

Кап.

Падает темнота на свет мира, вырывая души из двух тел. Смешивая сон и явь, рождает она целый мир, ведь без контрастов, конфликтов и противоречий мира быть не может, как не может быть дня без ночи, а жизни без смерти. Это закон, который не нарушить, закон, оправдывающий точку соприкосновения любого контраста, суть имени которой переоценить сложно. Взаимоуважение и взаимодополнение.

Большая мраморная зала. Белый каменный пол, укрытый алым ковром. Тело девушки в багровом море крови, чьи слезы прощания застыли в вечности, поглощенные безразличием крови и смерти. Длинный, просторный коридор. Дубовый паркет, залитый светом жизни из огромных, раскрытых настежь окон. Тело мужчины, замершее навечно в неестественной позе, с пустыми остекленевшими глазами, на которых более нет иероглифов, ведь Ад иллюзиониста более не иллюзорен: он вновь пройдет все Шесть Путей и вырвет у смерти право на перерождение и новое клеймо для своего зрачка, обрекающее его на огромную силу и раннюю смерть. Вращение колеса Сансары не замрет. Ночь обратится в день. А две пары глаз, клейменные самим Адом, снова распахнутся и встретятся, чтобы понять, оправдывает ли цель средства.

Игра никогда не закончится, Рокудо Мукуро…

Кап…

========== Всего лишь одно письмо (Ирие) ==========

«Здравствуй, Шоичи!

Сейчас за окном так солнечно, что у меня даже болят глаза, но почему-то мне кажется, что когда ты прочтешь это письмо, будет лить дождь. Я сентиментальна, как и всегда, прости, но мы ведь любим дождь и радугу, что приходит за ним, правда? Хочу написать тебе кое-что очень важное, потому не стану на этот раз говорить о погоде на двух страницах… Знаю, ты сейчас усмехнулся. Я и правда такая зануда? Прости за это.

Помнишь шестой класс младшей школы, Шоичи? Мы тогда впервые встретились, потому как именно в тот год я переехала с родителями в Намимори. Помнишь, как ты, рыжеволосый зеленоглазый мальчонка в очках с толстыми стеклами, пытался убежать от хулиганов, а я отвлекла их, бросив петарды им под ноги? Помнишь, как на следующий день в школе ты подошел ко мне и вместо «спасибо» положил на мою парту тетрадь со своими конспектами, зная, что учусь я просто ужасно? Помнишь, как я поблагодарила тебя и пообещала вернуть тетрадь, но после школы нарвалась на тех самых хулиганов и почти все мои учебники, вместе с твоей тетрадью, были закинуты ими в лужу? А может, ты даже помнишь, как я, давясь слезами, собирала их, и ты, заметив меня, подошел и молча начал помогать, а потом протянул платок и пробормотал: «Не реви: подумаешь, тетрадка!» Ты верно понял, что я плакала не из-за своих учебников, а из-за твоих конспектов, и это стало началом нашей дружбы. Ты усердно занимался, а я, желая быть на тебя похожей, пыталась соответствовать твоим требованиям и потому тоже налегала на уроки. Мы были неразлучны, но тебе мое общество становилось всё менее и менее интересным: ты ведь гений, а мне учеба всегда давалась с трудом. Вернее, точные науки, а вот историю и литературу я всегда схватывала на лету. В средней школе мы всё так же делали уроки вместе, у тебя дома, и ты помогал мне осилить физику и математику, а вот в старших классах наши пути разошлись. Ты выбрал математический класс, а я — гуманитарный, и, хоть мы и продолжали общаться

после школы, общение это свелось именно к подтягиванию меня по сложным предметам, а рассказывать мне о своих изобретениях ты практически перестал, считая, что я просто ничего не пойму, и лишь демонстрировал их действие. Знаешь, мне хватало и этого, ведь ты был моим лучшим, да и, что скрывать, единственным другом. Но знаешь, я хоть и не понимала твоих объяснений, слушала их очень внимательно. Просто потому, что мне нравилось видеть в твоих глазах азарт и радостный блеск, которые появлялись, только когда ты говорил о науке. Просто потому, что я любила слушать твой ровный, спокойный голос, который всегда меня успокаивал. Просто потому, что я не хотела терять то, что нас связывало, — доверие. А потом наши дороги разошлись окончательно: ты покинул Японию и отправился учиться в Америку, в «Институт проектирования». Я же осталась в Японии и поступила в Токийский университет, мечтая стать литературоведом. Я ведь не была совсем уж идиоткой, просто являлась абсолютным «лириком», и точные науки мне не давались. Но знаешь, я писала тебе каждый день. Поначалу… Потом каждую неделю, потом раз в месяц. Просто потому, что ты отвечал всё реже и реже, и я не хотела отвлекать тебя от учебы своими глупостями. Я закончила университет и начала работать редактором в крупном издательстве, попутно продолжая учебу и начав писать диссертацию. Ты же вернулся, лишь закончив аспирантуру, и потому оба мы были обладателями докторской степени, когда встретились вновь. Ты порадовался за меня, но так, словно ожидал от меня подобного, и это меня удивило: ты ведь никогда не признавал литературу сложной и интересной наукой, да и меня умной не считал, а тут вдруг сказал, что я не могла не получить эту степень. Ты начал работать в Намимори, и я не понимала, что тебя связывало с Савадой Тсунаёши-сан и почему ты не уезжаешь из-за него в Токио, но это было и не важно: главное, что когда ты всё же наведывался в столицу, мы обязательно встречались у Токийской башни и гуляли целый вечер, болтая о твоих разработках и научных открытиях. Мне казалось, что вернулись старые добрые времена, и ты снова принял меня, но я ошибалась. Доверие с твоей стороны исчезло. Этими встречами ты просто отдавал какой-то непонятный долг, которого не было… Я не стану рассказывать в этом письме о том, как я узнала, что ты работаешь на мафию и являешься инженером семьи Савады-сан. Я лишь скажу, что решила доказать тебе, что мне можно доверять. Для чего? Просто для того, чтобы вернуть тот блеск твоим глазам, радостный блеск от осознания того, что тебя понимают и принимают, что ты нужен и важен… Ты ведь всегда был важен мне. Важнее всех на этом грешном свете… Но ты этого так и не понял, хотя твой IQ просто неприлично высок. Знаешь, Шоичи, я, как и в средней школе, помогала тебе всем, чем могла, но ты об этом, конечно же, не узнал, потому что я этого не хотела. Сейчас я могу вскрыть карты: с тем дипломатом, что помог тебе с поездкой в Италию от Японского научного сообщества, договорилась я, тем человеком, что уговорил твоего партнера-затворника из Токио начать выходить в свет ради продвижения вашего научного проекта, тоже была я. Да и много еще было мелочей, а говорю я тебе об этом сейчас не для того, чтобы ты вдруг в меня поверил: мне не нужна вера за подобные поступки. Я говорю это для того, чтобы неразгаданных загадок не осталось, ты ведь их не любишь, и очень долго гадал, кто же тебе так помогал, кто был, как ты говорил, твоим «ангелом-хранителем», но не мог найти ответ. Просто потому, что не верил в мою преданность и в то, что моего ума хватит на подобные вещи. Всё, карты вскрыты. Почти вся колода. Осталось перевернуть лишь последнюю. И знаешь, ей окажется червонная карта. Потому что я всю свою жизнь любила тебя, Ирие Шоичи. С того самого дня, как в шестом классе младшей школы ты помог мне поднять свой конспект из лужи и протянул носовой платок. С того дня, как проводил меня домой и впервые в жизни объяснил математику так, что я всё поняла. И сколько раз потом на нас ни нападали те хулиганы, что бросили твой конспект в лужу, мы всегда поддерживали друг друга и спасали от грусти, тоски и одиночества. Спасибо тебе, что был в моей жизни и позволял любить себя. Прости, что не смогла стать настоящим Другом, и ты мне так и не поверил. Прости, что не сумела понять суть твоих изобретений. Прости, что сейчас рассказала тебе обо всем этом. Просто не могла промолчать — не в этот раз. Я ведь всего лишь хотела дарить тебе улыбку, но не вышло, и когда ты сказал, что уезжаешь на три года в Италию для помощи своему другу Бьякурану Джессо, я поняла, что никогда не сумею стать тем, кому ты сможешь довериться. Просто потому, что они, твои настоящие друзья, тебя понимают, а я нет. И с этим я ничего поделать так и не смогла… Но кое-чего я всё же добилась. Мою книгу напечатали, а это хоть и небольшое достижение, по сравнению с твоими, но для меня это было недостижимой мечтой, к которой приблизиться помогла лишь моя любовь к тебе и стремление быть на тебя похожей хоть в чем-то. Хотя бы в полной отдаче себя любимому делу… Я отсылаю тебе этот сборник стихов: пусть ты и не любишь поэзию, возможно, какие-то строки придутся тебе по душе. Прости, я неисправимый романтик, и почти все они о тебе. Равно как и посвящение. «Человеку, который дал мне силы жить, творить и верить в себя». Это о тебе, мой милый Лис с хризобериллами глаз, скрытых за толстыми стеклами очков… Я посылаю тебе это письмо, книгу и всю свою любовь. Будь счастлив, обещаешь? Как я была в дни наших встреч, да и просто думая о тебе… Почему я пишу в прошедшем времени? Прости. Видимо, та карта всё же была предпоследней… Ты получишь это письмо, лишь вернувшись в Японию: я положила его на твой письменный стол, прости за вторжение. Но ты ведь дал мне ключ на экстренный случай, а это он и был. Просто я не хотела отправлять письмо в Италию заранее, боясь напугать тебя и оторвать от дел, а когда ты вернешься, отправлять его будет некому, потому что кроме тебя после смерти родителей у меня не осталось ни друзей, ни родных, ни близких. Ты был моей семьей, моей мечтой, моей Вселенной. А теперь я должна сказать «прощай», потому что за месяц до твоего отъезда у меня обнаружили рак головного мозга. И когда ты вернешься, меня уже не будет на этом свете, но помни, Шоичи, твой ангел-хранитель всегда будет с тобой, и всё так же будет издали приглядывать за своим милым Лисёнком. Просто теперь он будет делать это не из Токио, а с Небес, а ведь оттуда можно сделать даже больше. Например, послать порыв ветра, который высушит твои слезы, как твой платок в шестом классе высушил мои. Или радугу, которая раскинется за твоим окном и сумеет вызвать улыбку на твоих губах и радостный блеск в глазах, который я так и не сумела вернуть. Ведь ты любишь радугу: она несет в себе весь спектр цветов, а тебе всегда было интересно его изучать… Просто помни, Шоичи: я всегда рядом. И ты почувствуешь это, если просто улыбнешься. Прости. Прощай. Люблю…»

Рыжий мужчина в сером костюме и очках с массивными стеклами, скрывавшими от мира усталые зеленые глаза, положил исписанный мелким изящным почерком лист на письменный стол у окна и сел в кресло. Провел рукой по волосам, взъерошив их, и посмотрел на черный монитор выключенного компьютера. Тяжело вздохнул и нажал на кнопку включения питания. Маска абсолютного спокойствия ни на миг не слетела с его лица. Однако как только монитор полыхнул белым, и на нем загорелась заставка рабочего стола, губы мужчины дрогнули, словно пытаясь сдержать эмоции, а затем на них появилась грустная, одинокая, но абсолютно искренняя улыбка. Он смотрел на монитор, на котором застыли двое тринадцатилетних подростков: рыжий несуразный мальчик и черноволосая забавная девочка, запускавшие первого изобретенного мальчиком робота гуманоидного типа. Дождь, ливший весь день и мешавший мужчине добраться из аэропорта домой, вдруг прекратился, и на небе засияло ясное, безмятежное солнце. Губы мужчины вновь дрогнули, а в глазах появились искорки радости. Радуга, раскинувшаяся за его окном, и впрямь сумела вызвать искреннюю радостную улыбку…

— Это я должен просить прощения. Потому что думал, что ты не видишь ничего вокруг, кроме литературы. Ты так ее любила, так стремилась изучить, что я сдался и отдал тебя ей. Потому и отдалился. Потому и ненавидел ее. Потому и не видел, кто был моим ангелом-хранителем — просто не думал, что у тебя есть время на меня… Прости. Прости за то, что не сказал: ты всегда была моим ангелом. Просто ангелом. Я не умею красиво говорить, это твоя прерогатива, я — это лишь математические таблицы. Но я умею слушать красивые слова. Я понимаю их и знаю, что мне понравятся твои стихи. А вот тебя я почему-то понять не смог. Наверное, просто не верил, что такого зануду, как я, можно полюбить, и потому, как и ты, ушел с головой в работу. Но я всегда доверял тебе, просто не знал, как показать это: ты же знаешь, у меня проблемы с общением… А письма писал редко, потому что хотел выучиться как можно быстрее, чтобы вернуться домой, и времени больше ни на что не хватало. Я ведь закончил аспирантуру на год раньше, как и ты… Но я не верю, что уже поздно. Я просто скажу это, и ты услышишь, потому что я чувствую — теперь чувствую — ты рядом. Всегда рядом. Я тебя люблю. И всегда любил, с того дня, как ты расплакалась из-за моего конспекта. Улыбнись мне с небес, ладно?

Голос мужчины замер в тишине одинокой пустой комнаты. Его глаза горели тоской и радостью одновременно, а на губах играла легкая, добрая улыбка. Ветер ворвался в приоткрытое окно и, взъерошив его волосы, нежно скользнул по щеке. Мужчина коснулся щеки кончиками пальцев и прошептал:

— Спасибо за улыбку… ai-ni. Itsumo aishiteru…

Ветер подхватил его слова и унес к небесам, всколыхнув лист бумаги на столе и страницы раскрытой книги. Взгляд мужчины упал на первую строку открывшейся страницы, и он прочел последние слова посвящения: «И пусть вокруг лишь тьма, помните, что свет всегда рядом, даже если его не видишь…» Он вновь улыбнулся, кивнул и погрузился в чтение, впервые в жизни любя, а не ненавидя литературу…