Вензель твой в сердце моем...
Шрифт:
— Значит, родители ставили на тебе опыты?
— Именно. Не знаю, чего уж они там конкретно хотели достичь, но у них ничего не вышло. Я изменилась лишь в одном — стала куда более жестокой. А еще они добились того, что мой болевой порог стал и впрямь невероятно высок. Потому пытки мне не страшны.
— И в чем же заключалась тогда «мутация»? Ты начала презирать родителей и решила добиться результата в других исследованиях, тем самым доказав им, как они были не правы? Не верю, ты должна была им отомстить. Ты всегда считала, что месть ради мести бесполезна, и необходима она лишь в случае, когда надо предостеречь других людей от той же ошибки, что совершил враг. А это именно тот случай.
— В точку. И я отомстила. Знаешь, целый год я прожила в подвале,
Он внимательно смотрит на то, как она медленно поднимает руки и закатывает рукава халата и черной водолазки. Тонкие запястья высвобождаются из плена ткани. Взгляд, и палец на курке смещается на миллиметр назад — отпускает его. Уродливые белые шрамы гротескным вензелем украшают болезненно-желтую кожу. Ожоги, порезы, рваные раны — на ее руках есть следы всего, что только возможно, а губы кривятся в саркастичной усмешке. Родители пытали ее, чтобы показать работодателю — она не чувствует боли. Вот только убийца замечает в ее глазах нечто странное… а возможно, он просто помнит, что ее болевой порог всегда был очень высок?..
— Они ведь ничего не добились, да? Ты терпела боль, чтобы подняться из подвала и получить возможность побеседовать с посторонним человеком. Я прав, Кати?
Усмешка. Очередная. И на этот раз его слова задевают ее. Потому что он угадал. Вот только покер — это игра, где блеф превыше всего, а она очень любит играть. И ложь во время игры допустима, разве нет?..
— Кто знает… Но факт на лицо: добились мои родители своей цели или нет, я сумела подняться наверх. И мои выкладки того человека заинтересовали. Мои родители были отправлены в родной город, а я приступила к своим исследованиям. И знаешь, Реборн, я добилась потрясающих результатов за короткое время. Сначала воздействие для полного подчинения должно было быть очень длительным, а затем, от опыта к опыту, оно начало сокращаться. И угадай, кто был моими первыми подопытными кроликами, когда начались испытания на людях?
Он знает ответ. Не «догадывается», нет. Знает. Потому что он уверен: она не прощает врагов. Ведь он прекрасно помнит, как они попрощались. Кати сказала: «Мы не увидимся. А если и увидимся, я не пожму тебе руку». Наверное, потому, что он всегда говорил ей, что она ему как сестра, но когда умерла его родная сестра, он решил уехать. Бросил ее. Оставил в полном одиночестве. А ведь сам когда-то научил золотому правилу, не раз спасавшему ей жизнь. «Единожды предавшему веры нет, а оставлять врага в живых — глупость, соразмерная лишь с суицидом. Плати людям той же монетой, что они протянули тебе». Вот только Реборн не мог остаться: он должен был начинать работать, потому что за обучение ремеслу убийцы надо платить. Платить кровью жертв. И она это знала. Равно как знала и то, что он пытался ее найти — в тот самый год, что она жила во тьме. Он искал ее, но не сумел найти, а она давно уже простила его. Но киллер даже не догадывался о том, что глава семьи Инганнаморте, сказавший ему, что Кати мертва, сообщил новой сотруднице о его поисках, когда заключил с ней контракт. А потому мужчина в строгом костюме искренне полагал, что она его ненавидит.
— Ты сделала родителей своими рабами.
— В точку. Дальше было неинтересно: я просто улучшала разработки и в результате вывела вирус, который способен подчинить человека, попав ему на кожу. А хозяином его станет тот, кто нанесет на свою кожу определенный вид феромонов праймеров. Однако тут тоже есть свой минус — этот
— Значит, твои родители живы? И они всё еще воспринимают тебя как хозяйку?
— Снова в точку. Жаль, что я не сумею довести вирус до совершенства.
— Это уже не имеет значения. Ты труп.
— Оу, ты думаешь, меня это волнует?
Он знает, что нет. Потому что видит: она и не живет. Эта женщина — лишь оболочка той, с кем он когда-то смотрел на небо. И потому киллер точно знает: на спусковой крючок он нажмет без сожалений. Ведь убить куклу, по недоразумению продолжающую дышать, — это не убийство даже. Это эвтаназия.
— Значит, ты не расстроишься, когда я тебя убью. А теперь ответь, где образец. Я понял, в какую сторону ты «эволюционировала» — в сторону могилы. Так что ты наверняка могла стать и безрассудной, это свойственно людям, находящимся на грани жизни и смерти, и излишне безразличной к последствиям своих действий. Но ты ни за что не потеряла бы свою логику и холодный расчет.
— Я не хочу отвечать. Я хочу сыграть.
— Тогда я попробую понять сам. Вирус не будет спрятан в предмет, который можно переместить — ты бы не допустила, чтобы его случайно куда-то унесли. Также он может быть в довольно опасном месте: в стенах канализации, водопровода, дамбы… Ты наверняка унесла его из лаборатории, несмотря на запрет: теперь тебе на них плевать. Вот только ты не оставила бы его при себе, чтобы распылить на меня.
— Какая самоуверенность! Откуда такой вывод, Реборн?
— Из того, что я мог убить тебя до того, как ты бы распылила вещество. Значит, я достиг бы цели. А ты не любишь проигрывать.
— А-ха-ха, ты прав! Ты чертовски прав, Реборн! Вот только в одном ты просчитался. Я не считаю, что получение тобой вируса — мой проигрыш.
— Почему же?
— Есть причина.
Он пытается ее понять, но не может. А она лишь играет с ним, потому что для ответа время еще не пришло. Когда же оно придет? Когда между телом и душой будет поставлен знак равенства. Именно потому она и не хотела пускаться в бега, чтобы спасти свое детище — вирус полного подчинения. Просто она знала, что от судьбы не уйдешь, а умирать от руки кого-то чужого, совершенно ее не понимавшего, женщина не хотела. Ведь тогда, в далеком прошлом, в детстве, полном улыбок и полетов воздушных шаров, в отрочестве, зеленевшем бескрайними полями и наивными мечтами, в юности, залитой понимающей синевой бескрайнего неба и перезвоном ловцов снов, она верила лишь одному-единственному человеку на свете. И когда он ушел, свет померк. Но вновь разгорелся в миг, когда в ее сознание проникла истина — он искал ее. А значит, тогда он ее не бросил. Он сделал это позже. Когда поверил главе семьи Инганнаморте, сказавшему, что она умерла, и прекратил поиски. Но это было уже не важно. Потому что когда человек умирает, он возвращается в мгновения прошлого, подарившие ему самое большое счастье. А это значит лишь одно. Она замерла в анабиозе, дожидаясь, когда тело отправят могильным червям на корм, а душа сможет вырваться из холодного плена обжигающей жидким азотом боли и вернуться туда, в те дни, когда двое подростков, сидя на большом валуне, смотрели в небо…
— Если ты не проиграешь, отдав мне вирус, почему еще не отдала? Тянешь время? Не хочешь умирать? Не верю.
— Правильно не веришь. Просто всему свое время. Я хочу, чтобы ты принял условия игры, Реборн. Но она тоже эволюционировала, как и я. Это уже не «прятки по подсказкам».
— Тогда что же это?
— «Прятки на веру».
— Конкретнее.
— Ооо, ты заинтересовался! А-ха-ха, я вижу это в твоих глазах — они стали еще холоднее. Слышу в голосе — он стал слегка раздраженным. Ну что ж, ладно. Вот тебе условия. Если ты, не спрашивая, зачем это нужно, и не требуя объяснений, выполнишь три моих условия, я скажу, где вирус.