Веридикт

Ли Лета

Мосты вновь заработали, когда с места происшествия отчалил последний борт. На крюке лебёдки он тащил плотный, увесистый мешок. Теоретически нижнюю часть города можно было считать такой же безопасной, как и раньше. Другое дело, что угодья оказались не защищены от подкопов. Кроме того, Алес рассчитывал запрячь лошадей и добраться до вершины по старинке. В отличие от воздушного пространства, разбитая рытвинами дорога не пользовалась бешеной популярностью, а две телеги на ней разъедутся гораздо быстрее, чем экспресс обогнёт один квартал. Но теперь от хозяйства Роза остались лишь несколько десятков тонн недозрелой пшеницы, которую к тому же некому будет убрать.

Спутников отделяло от дворца три километра ступеней и мостов, жаркого солнца и домов, почти не отбрасывающих тени, бесконечной вереницы экспрессов и очередей из нетерпеливых пешеходов. Плотность населения столицы искусственно завысили постройкой гигантских небоскрёбов, будто перемещение между разрозненными платформами и без этой толкотни не было сущей пыткой. Меральда отметила,

когда этажность зданий опустилась до тридцати, и безумно обрадовалась, увидев квартал из скромных пятиэтажек. Переход охраняли архангелы, а транспортное движение ограничивалось дополнительными перемычками на углах. Алес представился и передал браслет стражникам для идентификации. Ученица повторила его действия, порядком раздражённая необходимостью вываливать подробности своей личной жизни по два раза на дню.

Эта платформа оказалась последним рубежом на пути к королевской резиденции и имела форму непрерывного кольца. Для разнообразия здесь можно было бежать в одном направлении, ни разу не ступив на опостылевшие переправы. Чем и занимались переодетые в тренировочное чёрное солдаты гарнизона, видимо, в качестве упражнения на выносливость. Девушка удивилась бы, заметив бегущего архангела при любых других обстоятельствах. И уж точно бы рванула со всех ног в ту же сторону, поскольку понятия не имела, что может заставить блюстителя закона превысить скорость уставного шага. Дорожки к мостам выложили кирпичной мозаикой и украсили цветочными кадками, чтобы хоть немного оживить унылый вид на казармы. Учитывая замкнутый контур платформы, селестинитовый транспорт мог останавливаться только вдоль наружной линии, а значит, дворянская знать вынуждена была ходить через оплот пешком. Вероятно, лаконичный дизайн архангельских сооружений вгонял их в тоску. Зато сам дворец венчал гору, как изысканная корона. Башенные шпили, выкрашенные в бронзу, извивались, словно языки пламени, отгоняя заблудившиеся кусочки облаков. На фоне неба вспученные стены из синего мрамора создавали необычный эффект оптической иллюзии, будто в этом месте небесная ткань исказилась, раздулась и вот-вот лопнет, взорвётся потоками окончательной пустоты. А ещё эти перетяжки в камне напоминали Меральде стёганое одеяло, выполненное неопытной мастерицей — где-то излишне сильно затянула нитки, где-то плохо набила утеплитель, а где-то случайно вильнула строчкой. На самом деле, на верхних половинах выпуклостей лежали такие же изогнутые окна, ловили свет и удерживали его в заложниках так долго, сколько могли. А когда солнце всё-таки сбегало, стёкла опускались, как если бы стыдились своего ежедневного фиаско. Предполагалось, что ночью эти многочисленные глаза будут спать, прикрывшись мраморными складками век. Но на практике мало кто зашторивал окна. Яркие огни намеренно заниженного города мешали жильцам не больше, чем высокие звёзды или любопытная луна. Скучную серость бетона прикрыли искусственным газоном, как прячут лысину под париком. Но эта накладная шевелюра была даже прекраснее естественной зелени. Подобно бархатному покрывалу, меняла оттенки, когда её гладил ветер. Тропинки выстелили мерцающей голубой галькой и залили прозрачной смолой, поэтому казалось, что набухший дворец истекает ручьями, как многократно продырявленный бурдюк с водой. Дорожки вели не только к мостам, чередовались короткими и длинными лепестками, огибающими множество фонтанов, гипсовые статуи, кустарники и клумбы, умещённые в низкие резные чаши.

И хотя оконные линзы дружно устремились вверх, а в поле зрения не было богато одетых вельмож, Меральда вдруг устыдилась своего резкого несоответствия этому роскошному поднебесью. Почувствовала себя инородной клеткой, которую пытаются прилепить к чуждому организму, как в процессе химеризма. Вся сжалась, ссутулилась, будто могла схлопнуться и исчезнуть, если приложит достаточно усилий. Но, как бы она ни старалась, грязная босая нога и замызганная туфелька всё же ступили на кристальную чистоту дворцовых тропинок. Алес по-хозяйски обхватил девушку за плечи, упёршись в лопатки так, чтобы та выпрямила спину. Меральда осмелилась поднять на него взгляд и в некотором смысле восхитилась небрежной уверенностью, пронизавшей весь его облик. Профессор Роз умел себя подавать — в замурзанной рубашке или без, в компании роковой красотки или под руку с замухрышкой.

Ступеньки крыльца реалистично имитировали воду, ниспадающую каскадом к залитой таким же материалом площади. В центре получившегося сухого пруда красовалась необычная скульптура. В первую очередь студентка обратила внимание на зелёного коня. С рыбьим хвостом вместо задних ног. Композиция показалась слишком уж символичной в свете последних событий. Химера лежала, придавленная весом почти голого архангела. Его причинное место едва прикрывал шарфик, перекинутый через мускулистое предплечье. Очевидно, крепить эполеты было некуда, поэтому скульптор приделал статуе два коротких перистых крыла. Застывший в вечной ярости мужчина обеими руками сжимал длинное древко трезубца, держа острия у яремного жёлоба на шее лошади. Динамичности придавала и вскинутая морда твари: рот распахнулся, то ли в предсмертном ржании, то ли в стремлении укусить обидчика напоследок. Изваяние наверняка представляло высокую художественную ценность, по крайней мере, его физическое исполнение. Трёхмерное моделирование вышло бы дешевле и намного быстрее, но, похоже, ощущение ценза при дворе давно набило оскомину.

А вот сюжет Меральда не оценила, хотя нашла забавным. Мистолийцы по сей день могли лакомиться рыбой лишь благодаря находчивости предков. Историки сошлись

во мнении, что после катастрофы вода уходила постепенно. Может, испарялась, превращаясь в ещё более густой туман, или опускалась глубоко под землю, а может, капля за каплей впитывалась в вапорит. Иначе у жителей проклятого королевства не было бы времени изобрести способ добычи воды и, соответственно, шанса выжить. Решив главную проблему, они переключились на второстепенные, в том числе сохранение промысловой рыбы. Изъятая из привычного места обитания и помещённая в искусственные резервуары примерно на десять тысяч лет, сейчас эта популяция была уже максимально адаптирована для жизни в неволе. И зарождение водного химеризма в подобных условиях стало бы самой глупой попыткой природы остаться на плаву. Учитывая, что по задумке автора действие происходит на поверхности пруда, наличие у лошади рыбьего хвоста в целом оправдывалось, хоть и не соответствовало реалиям. Девушка никак не могла взять в толк, почему с тварью борется архангел, да ещё и с помощью трезубца. Где-то в стороне стоит не попавший в композицию грустный охотник? Вокруг слишком много воды — видимо, его стрелы, смазанные скверной, не возымели должного эффекта. И наверное, художник решил так иносказательно напомнить, что современные трезубцы на самом деле трансформировались из древнего рыболовного орудия. Однако больше всего Меральду смутили настоящие крылья. Архангелы — главные посланники короля, призванные охранять его законы. Из-за фигурных нашивок с металлическим оперением на плечах их часто отождествляли с птицами, которые буквально видят всё. В народе шутили, что раскоряченные эполеты помогают служащим гарнизона держать уставную дистанцию при построении в шеренгу. Но не понимали одного — это сейчас наплечники приобрели изысканную форму крыльев, а семьсот лет назад были такими же предметами защитной экипировки, как шлем, горжет или наколенники. Латные доспехи, столь необходимые в период массовых волнений, с течением мирного времени превратились в просто знаки отличия. И изображать человека с животными частями тела, даже метафорически, в рамках искусства, казалось девушке насмешливым кощунством. Будто недостаточно того, что фармация ежегодно отнимает у безутешных семей больше пяти тысяч младенцев.

— До начала приёма осталось меньше часа. Или ты действительно планируешь выйти ко двору голышом? — окликнул Меральду спутник. Ученица отпрянула, обнаружив себя почти у самой статуи, и быстрым шагом засеменила к крыльцу, стараясь не растянуться на подозрительно гладкой поверхности.

— Жаль. Ты могла бы произвести настоящий фурор, — чуть улыбнувшись, Алес поймал её руку и повёл внутрь.

Помимо дворцовой стражи, в вестибюле находились две прислужницы. Начищали изразцовые стены специальными щётками на длинных рукоятях. Их лица закрывали полумаски, как у лакеев в Каструм-Маре. Кроме того, завидев гостей, женщины почти синхронно стукнули себя палками по пальцам ног, как ударяют посохами о землю. Щётки сложились до состояния, когда их можно убрать в передник. Дамы подхватили вёдра с водой и встали за разными колоннами так, чтобы их не было видно. Роз словно не замечал странного поведения прислуги, а между тем, пока они пробирались к лестнице в правом крыле дворца, от них шарахались все встречные уборщики. Скрывались за ближайшим углом, маскировались шторами, прятались за дверями, заслонялись спинками кресел, будто щитами, и даже ныряли под столы.

— Профессор, а я одна это вижу? — растерянно спросила Меральда, в упор глядя за выступ камина. Там в нелепой позе крючился паренёк, держа наизготове кочергу, которой мгновение назад ворошил угли. Можно было подумать, что он собирается напасть и лишь ждёт, когда жертвы достаточно приблизятся.

— Не смотри. Ему будет приятно, — не поворачивая головы, посоветовал Роз. Девушка добросовестно выполнила рекомендацию, переведя взгляд на профиль профессора. Его лицо выражало крайне презрительный вариант скуки. Поймав на себе интерес спутницы, блондин лукаво изогнул губы и подмигнул. — У дворцовых прислужников два правила — молчать и не попадаться на глаза. Самых назойливых лишают надбавок и дополнительных выходных.

— Какие-то дурацкие правила, — нахмурившись, пробормотала Меральда.

— Не скажи. Нам в детстве нравилось гонять горничных, — мечтательно протянул Алес. Затем посерьёзнел и со вздохом добавил: — Тяжёлая у них работа, на самом деле. Охотиться за прислугой — любимое развлечение придворных дам.

Ученица представила, как элегантные аристократки обследуют залы дворца, отгибая скатерти и раздвигая шторы. А заметив торчащий из-за кушетки край ливреи, несутся наперегонки, звонко стуча туфельками, чтобы первыми выразить своё надменное «фи». Получается, работая при дворе, недостаточно хорошо убираться, нужно ещё и мастерски прятаться? Похоже на бред. И кто вообще ведёт этот рейтинг назойливости? Меральда не видела, чтобы лакеи в миражийской крепости занимались чем-то подобным. Да и скупой интерьер не предполагал мест для игры в прятки. Но тамошняя прислуга, за исключением няни Роуз, тоже носила маски, закрывающие лицо до середины носа. Девушка ещё подумала, что им отрезают языки при поступлении на службу.

Покончив с этой фантазией, студентка переключилась на другую, где юные братья Розы терроризируют несчастных служанок. Алес выходил весьма достоверно — наглый улыбчивый мальчишка с озорным блеском в глазах, сорванец, шустрый и надоедливый, как залетевшая в окно муха. А с образом Тобиэла Хари с ходу возникла накладка. Чопорный великосветский выкормыш, с идеально прямой спиной и зализанными волосами, никак не хотел бегать за отчаянно прячущимися горничными. Смотрел и не видел, поскольку его стеклянные глаза всегда обращены во тьму.