Веридикт

Ли Лета

Спустя десятки переходов, профессор подвёл её к углу платформы, где по законам местной геометрии не должно было стоять никаких мостов. Неприметный валик из серого камня светился цензом. Алес приложил запястье к автоматической катушке и на краю проявился недокрученный кончик конструкции, увенчанный металлической кабиной. Дверь приглашающе открылась и Меральда с ужасом отметила, как мало в ней места.

— Залезай, — нетерпеливо подтолкнул её Роз.

— А вы? — девушке не хотелось делить с ним столь тесное пространство, но ещё больше ей не хотелось испытывать надёжность незнакомого механизма в одиночестве.

— Спущусь следующим рейсом, — ухмыльнулся тот. Меральда вцепилась в чёрный шёлк рукава, давая понять, что не готова к раздельному путешествию. Тем более, если эта штука будет раскручиваться вниз. Алес фыркнул, драматично

закатил глаза и всё-таки протиснулся в кабинку, держа чехол с платьем на согнутом локте. Захлопнул дверцу и внутри стало не только тесно, но и темно. Камень затрещал, словно исполин, решивший немного поразмять кости. Стены легко продавливались пальцами, видимо, оббитые чем-то мягким. Девушка свела дыхание к минимуму, чтобы сохранить считаные миллиметры между собой и Розом, к тому же частые короткие вдохи помогали успокоиться. Она представляла, будто находится в парке аттракционов и собирается прокатиться на необычной, но всё же детской, карусели. И храбрилась так самозабвенно, что, едва ощутив движение, взвизгнула и резко опустилась на пол, прикрывая затылок руками. Профессор охнул и согнулся, когда острые коленки вперились ему в голень.

— Король всемогущий, однажды ты меня так прикончишь, — сквозь зубы прошипел Алес, пытаясь потереть ушибленную конечность.

— На вашем месте я бы беспокоилась о смерти при падении.

— Ха! А ведь ты как раз на моём месте, — издевательски пропел Роз. — Умереть в один день задолго до свадьбы. Романтично, не находишь?

— Не будет никакой свадьбы, — угрюмо заметила Меральда и подняла голову, слепо вглядываясь в темноту. Казалось, приглушённый скрежет в любой момент может стать звонким, превратиться в звук сминающегося металла.

— Разумеется, — легко согласился мужчина. — Только, кроме нас с тобой, никто об этом не знает.

По голосу было ясно, что он улыбается. Если она действительно погибнет до того, как даст свидетельские показания в суде, Хотису будет уже всё равно, где и как это случилось. Мнение остальных для неё не имело значения. Мама, наверное, удивится, но это мелочи по сравнению с новенькими песочными часами на полке. Оплакивать её будут независимо от обстоятельств.

— Не молчи, орешек. Меня давно не называли напыщенным болваном, я соскучился, — по-детски заканючил профессор, нащупал её макушку и растрепал волосы. Вместо ожидаемого ответа Меральда намеренно ткнула его коленкой и следующую минуту наслаждалась отборной руганью, от которой неизбежно краснели щёки. Брань внезапно оборвалась на полуслове, в тишине скрипнули петли и внутрь хлынул яркий поток света. Алес вышел, заслонив собой проход, затем поднял её за подмышки и поставил, совсем как куклу.

— Надеюсь, мне не нужно напоминать, как должны себя вести без пяти минут молодожёны? — произнёс он со всей серьёзностью, на какую только был способен. Девушка опустила глаза и неуверенно кивнула. Отряхнув её плечо, нежно соскользнул пальцами к ладошке и, ухватившись, потянул наружу. — Смотри, трусиха.

Роз закрыл кабинку и попятился. Не потому, что стоять слишком близко было опасно, а чтобы спутница могла увидеть процесс со стороны. Каменная лента оживала, медленно вздёргивая металлический ящик, точно кончик языка. Основной массив складывался, сворачивался, вытворяя немыслимые кульбиты, но краем балансировал так плавно, что кабинка едва ли меняла своё положение в трёхмерной системе координат. Когда от моста остался лишь куцый хвостик, подъёмник перебросил драгоценную ношу по короткой дуге, мягко водрузил на угол платформы и, зацензурившись, исчез.

— Это как он так? — изумилась Меральда, не в силах подобрать слов. Катушки всегда скручивали размягчённую породу в клубок. В Солазуре особую популярность завоевали лестницы. Широкие, с удобными перилами, а не те трапы, что используют для экспрессов. Счётчиков на них не было, а доступ имели только хозяева дома или консьерж, как, например, в Университете. Опоздавшие студенты ночевали в парке под кампусом и в шутку дрались за немногочисленные скамейки. Но эта конструкция действовала отнюдь не так примитивно и её механика не укладывалась в голове.

— Ну, как-то так, — ответил ей в тон профессор, не удержался и хохотнул. — Память, орешек. У этих камней есть память. Чем они были и чем должны стать, когда попросят. К счастью, здесь находится целая академия инженеров, чтобы их научить.

Меральда тут же представила, как Иона Флетчберг уговаривает

непокорные балюстрады восстановить изящные формы. Выглядит глупо, где-то даже смешно. Её монотонный голос и замешательство камней, которые на протяжении тысячелетий были чем-то иным и теперь не понимают, почему следует внять просьбам архитектора. А умеют ли камни мыслить? Пусть не все, но может, существует такая разновидность. А говорить? Известно, что минералы охотно взаимодействуют друг с другом и в симбиозе порой раскрывают новые способности. Что, если натаскать эти кусочки памяти на имитацию человеческого облика, добавить пласт разума, речевой аппарат и, конечно же, поместить в руку веридикт? Не получится ли из них кто-то такой же инородный, лишённый естественности, картонный, как глава гарнизона? Бездушный голем, нисколько не догадывающийся, что бутафорские глаза выдают окружающим его природную холодность, чуждость и мертвенную пустоту? Какой бред. Галиард Первый не стал бы признавать бастарда в конструкторе, собранном из заскучавших камней. А если бы и стал, фармация слишком печётся о чистоте общества, чтобы позволить правителю выпустить в тесный мир нечто подобное. В противоположность брату, Алес был живым огнём, бесконечной эмоцией, вихрем, срывающим крыши. Вот и сейчас он наблюдал за отрешённой задумчивостью Меральды и тихо посмеивался. Девушка вдруг предположила, что любой камушек под её ногами может быть наделён своеобразной магией. Рано или поздно они смешиваются и рождают неведомое. Иссушают землю, сеют туман, создают химер и толкают людей на необъяснимые поступки. И стала шагать аккуратнее.

Ухабистая дорога пролегала сквозь пшеничное поле; первые колосья едва набирали цвет. Серые плиты закрывали солнце подобно тучам, и свет падал, как через гигантскую инверсную решётку, полосуя ниву на косые ромбики. По разбитой колее легко угадывался вид транспорта, которым пользовались под Хэндскаем. Наверное, Алес договорится с каким-нибудь фермером, и они понесутся к дворцу в кузове телеги. Девушку это не смущало, наоборот, болтанка по кочкам казалась лучшей альтернативой стоянию перед многочисленными мостами. Её образу уже не может навредить ни дорожная пыль, ни прилипшие соломинки, ни даже запах конского навоза. Но почему профессор упрямо тащит это дурацкое платье? Очевидно же, что оно не исправит положения.

Поросшая делянка незначительно уходила вверх по склону, именно поэтому путники не сразу заметили одинокую лошадь, трусившую по плечи в траве. Завидев людей, она резко развернулась и помчалась прямо на них. Меральда не успела ничего понять — Роз толкнул её в заросли и следом отшвырнул чехол, накрыв её с головой. Животное зарычало диким, утробным звуком, совсем не похожим на лошадиное ржание. Что-то свистнуло, приближающийся топот сменился грохотом и треском. Ученица вскочила, в недоумении разглядывая Алеса, застывшего в странной позе. Он целился, сжав пальцами коротенькую стрелу. Меральда проследила за направлением, туда, где покачивались смятые стебли, и обнаружила вздымающийся коричневый бок.

— Что вы делаете? — охотник выстрелил, чиркнув ногтем по рыжеватому оперению. Стрела из его рук исчезла, а зверь вздрогнул, отчаянно заскулив.

— Заткнись, — шикнул он, вынимая очередной снаряд из хитрого кармашка на поясе. Девушка всё поняла и внимательно осмотрела окрестности, ища какое-нибудь подозрительное шевеление. Химеры могли быть и меньшего размера, удачно скрытые гущей молодой пшеницы. Иногда они сбивались в стаи, но это единственное стратегическое решение, на которое был способен их незатейливый ум. Неутолимый голод гнал тварей к человеческим поселениям, заставляя забыть об остальных инстинктах, присущих всему живому. Но здесь, в столице? Меральда жалела, что попала в Хэндскай без сознания. Всегда мечтала увидеть пересохшие русла рек, трижды окольцовывающие гору. Согласно историческим данным, их неоднократно пытались наполнить, восстановить естественную защиту города от диких зверей. В правление Имберта Третьего, того самого, чья золочёная статуя освещает туманные улицы Миража, галечное дно выложили тысячами зеркал. Днём в них отражалось голубое небо, изредка подёрнутое перьями облаков. Нестерпимый свет солнца, размноженный из-за рельефности грунта, бил в лицо, словно прожектора. Когда темнело, опустевшие артерии превращались в обрывы, бездонные пропасти глубиной в целые небеса. Если какой-то особи и хватало смелости сигануть вниз, её конечности неизбежно секло осколками, а то и сразу вспарывало живот или горло.