Веридикт
Шрифт:
— Ты что, дунула на меня?
— Извините, профессор. Я просто устала, — пролепетала ученица и отвернулась. Бессонная ночь и вправду давала о себе знать. Сознание выключалось постепенно, как разряженный флюорит, но не окунало её в блаженную темноту. Вместо этого её тело долго варили в кипятке, заставляя прихлёбывать воду из чана. Тут же обожжённые губы, от которых не должно было остаться ничего, кроме выбеленных костей, утыкались в хрустящую корку льда. Спустя ещё вечность голубая тюрьма сменилась пеклом и языки пламени принялись с голодной жадностью слизывать с неё кожу. А потом закоптелый огарок, который не мог даже кричать, потому что его связки превратились в уголь, забросили в нижнюю зимку криокамеры и закрыли дверь.
Чехарда нестерпимого жара и режущей стыни прекратилась внезапно. Меральда вынырнула из студёного озера, хотя уже и не пыталась плыть, целиком отдавшись агонии. Волосы промокли и слиплись, в глаза хлынули солёные струйки пота, а мышцы как будто раздулись,
— Меральда? Ты меня слышишь? — вяло спросил голос. — Лекарка, у неё открыты глаза, она в сознании? Выключите хренов изумруд, я не могу сосредоточиться.
Спустя мгновение, девушку захлестнула волна паники. Она выдернула торчащую изо рта трубку и едва успела свеситься с кровати, прежде чем её вырвало. Утирая губы, она впервые обратила внимание, что на ней нет одежды. Непослушные конечности с трудом прикрыли наготу. Озираясь, как загнанный зверь, Меральда скользнула взглядом мимо встревоженной физиономии Алеса и уставилась на женщину. Этот пристальный взор должен был как минимум поджечь её мантию.
— Почему вы впустили постороннего? — жалобно проскулила она. Затем громко прочистила горло, напрягла связки, но так и не дотянула до классического визга: — Вы не имели права!
— Полегче, орешек, — профессор мягко обхватил девушку за плечи. Жест был призван успокоить её, привести в чувство, но вместо этого прошиб таким напряжением, что тело свело судорогой.
— Уберите руки, уберите! — взвыла она, закачавшись взад-вперёд, как деревянная лошадка. Из глаз брызнули слёзы, слишком сильно, чтобы быть настоящими. Роз стянул рубашку через голову и повязал рукава на её шее на манер фартука.
— Лекарка, не оставите нас на пару минут? — заискивающе обратился он к женщине.
— Мне необходимо взять анализы у вашей невесты. Возможно, яд ещё не вышел полностью, — безапелляционным тоном заявила та.
Меральда вскинула заплаканное лицо, не зная, чему следует удивляться в первую очередь. Её пытались отравить? В пучине бреда она умудрилась обручиться с Алесом Розом? Чёрный шёлк не просто прятал её голость, он был тенью безопасности, позволял расслабиться. Поэтому, когда лекарка подошла и подставила баночку, чтобы собрать с щеки пациентки несколько капель, она не стала сопротивляться.
— Меральда, какого тумана?! — взревел профессор, как только закрылась дверь. Он с размаху шарахнул подошвой по узкому комоду. Предмет мебели опасно накренился, вразнобой скрипя ящиками. Внутри гремели инструменты. — Ещё каких-то долбаных полчаса и тебя бы не откачали. Тридцать, на хрен, минут!
Девушка смотрела, как Алес громит палату, ничуть не стесняясь своего обнажённого торса, и не понимала, почему он, собственно, злится? Она что, испортила его планы? Вот кому сейчас действительно пригодился бы камень безмятежности.
— Я не знала, что принимаю яд. Это не было попыткой самоубийства. Так в чём вы меня обвиняете, профессор? — Розу пришлось побороть свою сиюминутную тягу к вандализму, иначе он не расслышал бы тихий, отрывистый голос Меральды. Его перекосило. В три шага преодолев расстояние до кровати, он больно обхватил её нижнюю челюсть и со свирепым энтузиазмом принялся тормошить, имитируя речь.
— Извините, я просто устала, — пропищал он передразнивая. Ученица не могла раскрыть рта, настолько крепко он её держал. Жгучие слёзы всё так же непроизвольно хлестали из глаз, пропитали ворот рубашки, приклеив холодный материал к ключицам. Обида, которую никак нельзя выразить, терзала в трижды сильнее, клокотала, как бульон под крышкой. Тем временем взбешённый мужчина продолжил унижение, практикуясь на ней, словно чревовещатель с куклой: — Мне плохо. Я заболела. Я, мать твою, умираю! Вот что ты должна была сказать. Просто открыть свой глубокий ротик и произнести любую из этих трёх фраз.
Он рычал. Упоминание о глубине её рта вкупе с опасной близостью разгневанного лица живо заставило вспомнить, почти почувствовать, как его язык пробует девушку на вкус, скользит по губам, а затем погружается, заполняя собой всё пространство. Как воздух. Как горячий и влажный ветер столицы. Куда же он дует теперь?
— Что, если бы я не успел? — шёпотом закончил Алес, мягко опуская руку, которой до сих пор сжимал её подбородок. Меральда потёрла скулы. Ломота осталась,
— Спасли бы Хотиса без меня, как обещали, — хрипло отозвалась студентка. Больше всего на свете ей хотелось прогнать его, запретить вообще когда-либо приближаться к ней. Таких неадекватов следовало держать в специальном крыле здравницы, связанными и с изумрудом под подушкой. Но теперь она особенно в нём нуждалась. Комиссар Хари знал о её планах и весьма красноречиво дал это понять, приказав штатному лекарю напоить нежелательную свидетельницу ядом. Наверное, она умерла бы прямо на перроне, глядя на отчаливающий экспресс, если бы не стянула с Азесина перчатку и не заблевала салон только что принятой отравой. И его взгляд вовсе не выражал снисхождения, это была жалость. Выходит, из семерых, доставленных в Каструм-Мар, по-настоящему отпустили домой одного Иши Алрата? Меральде почему-то так не казалось. В том, как он прощался с герцогом, прослеживалось наличие тайны, но, к сожалению, не хватало контекста. Может, он просто поклялся молчать? В отличие от Меральды, вопьяне заявившей, что намерена голосить о них на каждом углу. Однако ничего из этого не объясняло её новоприобретённый статус.
— С какой стати вы назвались моим женихом?
— Боишься, что слухи дойдут до твоего ненаглядного? — оскалился профессор. — Уж прости, орешек, но это единственный способ представить тебя ко двору.
Глава 11. Охотник
Профессор не собирался раскрывать этот маленький нюанс, пока не привезёт девушку во дворец. Вот почему он всюду таскал её за руку, на глазах у сотен свидетелей, а ещё раздобыл самое роскошное платье, о котором заботился больше, чем о фиктивной невесте. Алес забрал портплед из экспресса, даже удивительно, что не забыл забрать умирающую Меральду. Однако, когда выяснилось, что его спутница не просто заболела, а отравлена весьма специфическим ядом из арсенала фармации, ему пришлось вдохновенно врать, чтобы не привлекать внимания столичного, а по случаю, и центрального комиссариата. Алес Роз представился охотником и с присущей ему харизмой поведал персоналу здравницы душещипательную историю. Якобы избранница приревновала его к некой даме, естественно, без всякой на то причины, и, видимо, с горя приняла скверну химер. Минеральный токсин, выведенный генетиками, использовался для смазки стрел и с первого же попадания снижал скорость хищника. С повышением концентрации вовсе останавливал и впоследствии убивал. Охотник, подпустивший химеру ближе, чем на расстояние выстрела — априори мёртвый охотник, поэтому им не нужны были ни трезубцы, ни ножи. Природа плодила тварей с феноменальным упорством, и каждое поколение получалось ещё агрессивнее предыдущего. Уничтожение всей фауны могло бы стать решением проблемы, но мистолийцы и без того являлись заложниками ограниченного мира и его хрупкой экосистемы. К тому же комбинации иногда оказывались настолько невероятными, что сложно поверить: на запчасти шли плотоядные, грызуны, птицы и даже насекомые. Яд медленно убивал химер, воздействуя на центр терморегуляции. Вывести токсин из организма помогала вода, а в дикой среде её оставалось исчезающе мало — дожди да роса. В Меральду влили столько воды, что теперь она буквально истекала всеми видами биологических жидкостей. Ещё полчаса и её сердце сломалось бы, не выдержав этих температурных качелей. И никто бы не подумал искать в её крови яд. Красный лекарь дал девушке всего пять капель, кроме того, её почти сразу вырвало, но и этой ничтожности хватило, чтобы скверна достигла гипоталамуса и запустила свой неумолимый маятник смерти. Но Меральде больше не было страшно, она торжествовала. Этот день стал для неё праздником жизни и сокрушительного триумфа. На синке появилась новая трансляция, разоблачающая истинную сущность гарнизона. Она покажет запись правозащитникам, суду, столичному комиссариату, всему дворянству, да хоть бы и королю, если понадобится. У статуса невесты Алеса Роза есть свои преимущества и куда более обширное поле для манёвра, чем у какой-то там провинциальной студентки. Сначала она спасёт Хотиса Вертигальда, а потом разорвёт помолвку. Расскажет Хотису всю правду и будь что будет. Если и тогда этот болван не разглядит в ней женщину и не влюбится, она вернётся к матери в Хаз, как советовал профессор Ван Орисо. Может, он и подвинулся рассудком, но в одном был безоговорочно прав — история не имела смысла. Её корректировали, вырезая ненужные куски так же, как опытные мясники придают туше товарный вид. Хуже, если искажали факты или трактовали в удобную сторону. Историков призывали хранить первозданность информации и передавать потомкам в чистом, неотрепетированном виде. Как давно они перестали справляться? Меральда не верила, что отмена коснулась только имени рода Калмани. Сейчас оно ещё удерживается в памяти некоторых людей — их численность не имеет значения, любые сведения вне архивов не протянут и сотни лет. И кто взялся за роль редактора? Кто возомнил себя веридиктом, решающим, что в будущем станет правдой, а что — выдумкой? В ответ подсознание накрыло девушку ярким, живым воспоминанием. Брат герцога обнимает её, касается губами мочки уха и горячо выдыхает: «Запомни, орешек, Хари — превосходные манипуляторы».