Veritas
Шрифт:
– О нет, здесь убивал не монах-августинец! Отвратительный демон из Праги, я вырву твои глаза! – рычал он, когда мы покинули «Хаймбок» и сели в коляску богемца.
С большим трудом нам удалось спасти несчастного хромого, поскольку Опалинский представлял из себя гору мышц и уже крепко сжал горло Пеничека. Когда мы рассказали ему о происшедшем, Пеничек снова принялся за свою историю об итальянском монахе и о том, что Коломану не следовало доверять ему, etc.Но Опалинский бросился на него, не давая говорить, и вынудил нас с Симонисом силой помешать ему удавить богемца.
– Но ты допустил ошибку, жалкая тварь! Ты толкнул
После этих загадочных слов Опалинского Симонис быстро пояснил мне, что убивать, выталкивая из окон, – это жуткий обычай, действующий в Праге уже на протяжении многих столетий. Первое такое убийство случилось 30 июля 1419 года, когда группа недовольных богемских дворян ворвалась в ратушу и выбросила из окна бургомистра и членов городского совета. С тех пор список стал очень длинным. Сто лет назад делегация протестантов выкинула из окна двух католических посланников императора, которые, правда, упали на навозную кучу и остались в живых. Одна же известная дефенестрация [96] в конце концов вызвала Тридцатилетнюю войну.
96
Имеется в виду, вероятно, Пражская дефенестрация (акт протеста против гнета Австрийской империи, совершенный группой чешских дворян 23 мая 1618 г., когда имперские наместники были схвачены во время заседания в своей канцелярии и выброшены из окна).
– Когда ты поехал в бакалею, ты уже знал, где найти Коломана! – всхлипывал Опалинский. – Ты сделал все, чтобы поехать с нами туда, где он прятался. А я, идиот, попался!
Младшекурсник отсутствовал больше часа. Если верить Опалинскому, у него было достаточно времени для того, чтобы поехать в «Хаймбок», выбросить венгерского студента из окна и вернуться к нам, в монастырь Химмельпфорте.
– Историю о ссоре с бакалейщиком ты выдумал, ну же, признавайся!
Поляк бредил. Пеничек спас мне жизнь в Пратере после смерти Христо. В обвинениях Яницкого не было никакого смысла. Я сказал об этом, ища поддержки в глазах Симониса.
– Ян, успокойся. То, что ты утверждаешь, бессмысленно. Скажи ему, Симонис.
Грек был со мной в Пратере, он точно знал, что я обязан жизнью его младшекурснику. Но взгляд моего помощника, по бледному лбу которого струились капли пота, не выражал ничего. Было невозможно понять, непроницаем он или просто пуст.
Поляк тем временем слез с коляски. Он больше не хотел ни минуты находиться в обществе младшекурсника и собирался вернуться в город пешком.
– Пойдите в «Красного Рака» и поговорите с бакалейщиком! – крикнул он нам, удаляясь. – Посмотрим, подтвердит ли он сказки этого богемского дьявола!
– К «Красному Раку», младшекурсник! – приказал Симонис.
Пеничек не шелохнулся.
– Поворачивайся и вперед! – зарычал тот на него и схватил его за шею сзади.
Хромоногий студент отвернулся от нас и снова посмотрел на дорогу, словно собираясь послушаться своего шориста. Но коляска не тронулась с места.
– Я… я… – наконец заговорил он. – Яницкий прав, я не все время был в бакалее.
Я озадаченно уставился на него, а Симонис сильнее сжал пальцы.
– Я… мне кажется, я разгадал загадку слов аги, – сдавленно произнес он.
И несчастный хромой поведал нам, что когда он покинул Химмельпфорте, чтобы поехать в бакалею, то проезжал на коляске мимо дворца Цум Хайденшусс.
–
– Ну и что? – спросил Симонис. – Эта статуя знаменита, все ее знают.
– Да, я тоже уже видел ее, – подтвердил я.
– А… а вы знаете историю этой статуи? – спросил младшекурсник, язык которого от страха еще не отлип от гортани.
– Нет, – ответили мы в унисон.
После того как Симонис приказал ему отвезти нас к находившемуся неподалеку холму Цум Предигерштуль, чтобы стоящая на месте коляска не вызывала подозрений у прохожих, Пеничек начал свой рассказ. Предание Блистательной Порты гласит, что османа того звали Дайи Черкес или Дайи Чиркассо, и он участвовал в первой осаде Вены. Едва мины Сулеймана пробили брешь в стене, как он верхом на лошади, с саблей наголо ворвался в город. Если бы за ним последовали другие турки, то спасения столице Священной Римской империи ждать было бы неоткуда. Однако товарищи его были не такими мужественными, как он, и не последовали за ним. Поэтому Черкес Дайи остался один и был убит христианами. Однако император Фердинанд I почтил мужество мертвого героя: он приказал мумифицировать его и его лошадь и поставить в нише одного из домов. Расположенная напротив дома площадь стала называться Черкесской. Даже сегодня можно увидеть там Дайи Черкеса с обнаженной саблей на коне. А гяур, то есть христианин, который выстрелил турку в спину из аркебузы, был по приказу императора живым замурован в стену противоположного дома, и надпись на нем гласила: «Почему ты выстрелил в спину солдату, вооруженному только кривой саблей? Ты должен был встретиться с ним лицом к лицу, с булавой и мечом, вместо того чтобы подло стрелять из засады». Там гяур умер мучительной смертью. Спустя несколько лет мумия всадника рассыпалась и ее заменили статуей.
– И что это доказывает? – спросил Симонис.
– Дайи Черкес пришел к Золотому яблоку совсем один.За его мужество его почитают как святого. Если бы Вена стала мусульманской, то он стал бы заступником города, – заключил богемец.
– Поэтому, значит, ага сказал, что он пришел к Золотому яблоку совсем один: он хотел напомнить о мужестве и героизме Черкеса… Но почему? – спросил я.
– Хм, может быть… – пробормотал Пеничек, – может быть, это такой оборот, подчеркивающий их честность как врагов, таких же как Дайи Черкес, когда он среди бела дня вошел в город, вооруженный лишь своей кривой саблей.
– Значит, вот что обнаружил Хаджи-Танев! – вспомнил я. – Он сказал, что значение всего высказывания заключается в словах «soli soli soli». Теперь ясно: он нашел историю Черкеса. Значит, больше никакой тайны в словах аги нет; равно как и в голове Кара-Мустафы, и в ритуалах дервиша! – разочарованно воскликнул я.
– Но кто-то же убил Данило, Христо и Драгомира, а быть может, и Коломана, – возразил Симонис.
– А в записке, которая лежала в его шахматной доске, Христо написал «король повержен». Что это могло…
– Ну и ну! – громко вскрикнув, перебил меня Симонис, а Пеничек аж подскочил.
Мы достигли наивысшей точки холма. Я собрался было вылезти из коляски, но грек удержал меня.
– А теперь поезжай по кругу, – приказал он Пеничеку, продолжая одной рукой сжимать его шею, а вторую по-прежнему держа в мешке.
– Что это тебе в голову пришло? – с любопытством спросил я.
– Я задаюсь вопросом: как ага мог быть уверен в том, что принц Евгений поймет смысл его слов?