Верни нашу дочь, бывший!

Ильина Настя

Кто-то зажимает дверной звонок, и противная трель врезается в уши, бьёт по барабанным перепонкам, тревожит душу.

Кому и что потребовалось?

Гостей у меня давненько не было, но почему-то думается, что это коллега с работы, откуда я вылетела со скоростью света. У нас с ней были хорошие отношения, и наверняка она решила пригубить со мной бутылочку вина, перемыть вместе косточки начальству… Вот только мне сейчас не до неё. Можно притвориться, что дома никого нет. Наверное, так будет даже правильнее, но мой гость не планирует отступать так просто

и зажимает звонок.

Лениво поднявшись из-за стола, плетусь, чтобы открыть. Даже не спрашиваю «кто» и не смотрю в глазок, а просто открываю и ахаю, когда вижу ЕГО.

Шолохов взъерошен. Он тяжело сопит, смотрит на меня бешеным взглядом, точно хочет сказать что-то слишком важное, но не решается, а после кивает:

– Я пройду?

Пожимаю плечами и отхожу, пропуская его.

Хороший ли это знак?

Если Шолохов пришёл, значит, он готов услышать меня.

Быть может, смог узнать что-то о нашей дочери?

Сердце заходится в бешеном ритме, готовое проломить в груди дыру. Закрываю дверь и следую за бывшим мужем, успевшим плюхнуться за кухонный стол. Шолохов запускает пятерню в волосы, усиливая беспорядок на голове, а я отвожу взгляд, потому что не выдерживаю смотреть на него. Слишком многое в этих привычных движениях напоминает мне о прошлом. Прошлом, которое оборвалось чересчур болезненно. Я до сих пор вижу его в кошмарах, нашу счастливую семью, которой она могла бы быть. Теперь уже прошлое не вернуть.

К сожалению или счастью?..

– Зачем ты пришёл? Решил поверить мне? – спрашиваю я, глядя в окно.

– Поверить? Брось. Между нами больше нет места сантиментам. Я пришёл сказать, что помогу тебе. У меня есть ряд условий, но об этом позже.

– Если не поверил, то с чем будешь помогать? – выдыхаю, опасаясь сказать что-то лишнее.

Я пытаюсь понять, что заставило бывшего мужа явиться сюда.

Почему он вдруг пришёл?

Явно не для того, чтобы попросить у меня прощения за всё, что наговорил, как грубо обошёлся со мной перед разводом.

– Имел возможность поговорить с врачом, – отвечает Роман, кривя губы.

– Ты убил его? – испуганно ёжусь и обхватываю себя руками, скрестив их на груди.

Пусть этот человек и заслужил жестокое наказание, но мне страшно думать о смерти. Несколько месяцев я думала только о ней и желала встретиться с ней лицом к лицу. Ладони мгновенно потеют, а вдоль позвоночника скользит волна липкого пота. Я мечтала уйти из жизни, чтобы встретиться с дочерью, и я рада, что рядом были близкие люди, которые помогли выбраться. Если бы не мама… Страшно представить, что могло случиться.

– Тебя не должно касаться, что я с ним сделал. Важнее другое: девчонка на самом деле жива, и она находится в доме очень влиятельного человека, который давно стоит у меня костью в горле.

– Вот как, – киваю я.

Значит, Шолохов знаком с отцом нашей девочки…

Точнее, с тем, кто сейчас считаёт себя её отцом.

Кожа покрывается мелкими мурашками, когда бывший поднимает взгляд и выдержано

смотрит на меня. В его глазах плещется тоска, но я понимаю, что меня это больше не трогает. Я больше не та девочка, которая готова была наплевать на себя и броситься на выручку близкому человеку, сделать для него всё, только бы он не страдал. Я изменилась.

– Мои люди уже всё узнали. Усольцеву срочно требуется няня для дочери. Моя знакомая сообщила, что может сделать все необходимые рекомендации и нарисовать диплом, если потребуется. В общем, сегодня в двадцать один ноль-ноль у тебя встреча с ним в его особняке.

Голова идёт кругом.

Кажется, что сделаю лишний шаг, оступлюсь и упаду.

Смотрю на Шолохова не в силах отвести взгляд, а в голове пульсируют его слова.

Встреча.

Сегодня.

Няня.

Какая с меня няня, если я ребёнка ни разу на руках не подержала?

Впрочем, всё приходит с опытом.

Я даже не сомневаюсь, что у меня получится. Сделаю всё, что от меня потребуется, чтобы вернуть свою дочь. В конце концов, должен же сработать материнский инстинкт?

– Сейчас мы поедем в торговый центр и купим тебе одежду, – врезается в сознание хриплый голос Шолохова.

– Мне ничего не нужно, – мотаю головой в ответ на его слова.

– Тебе нет, а Усольцев не подпустит к дочери абы кого. Тебе придётся произвести на него впечатление. Как ты это сделаешь, Вероника, – твои проблемы.

Киваю.

Моя дочь действительно – моё дело. Шолохов даже не назвал её своей, просто девчонкой. Удивительно, что человек, которого так расстроила новость о «смерти» ребёнка, теперь говорит так, словно этот ребёнок для него самое неприятное существо на свете. Но так даже лучше. Пусть он не питает к нашей девочке никаких чувств и отпустит нас, когда я смогу воссоединиться с малышкой.

– Когда попадёшь в его дом, ты должна будешь добыть ДНК материал девочки. Передашь его в клинику с моим человеком. Дальше я буду думать, как поступить. Пробью все ниточки, за которые можно дёрнуть Усольцева. Если он и не замешан в подкупе врача, то ему придётся расплачиваться за грешки жены. А если замешан… – Шолохов замолкает, словно решил взять паузу для усиления эффекта, и продолжает: – Я уничтожу его.

Я снова киваю.

Не могу подобрать правильные слова в это мгновение.

– Собирайся. Я буду ждать тебя в машине. Купим тебе приличные вещи, а потом пойдёшь в салон красоты, – с пренебрежением бросает бывший муж, медленно ведёт большим пальцем правой руки по своей нижней губе, встаёт из-за стола и выходит.

А мне хочется заплакать, но я сама пока не понимаю от чего? От радости, что скоро могу оказаться рядом с дочерью, или от обиды, что даже теперь, узнав правду, Шолохов ведёт себя так, словно я на самом деле зависимая, неосознанно убившая нашу дочь? Он и о дочери говорит с пренебрежением. Не верит, что она наша? Или остыл, и она больше не нужна ему? Обидно, но я пытаюсь успокоить себя, ведь всё это мне на руку.