Вернись в завтра
Шрифт:
— Ну, уговори мамку народить братика!
— Ты што, вовсе рехнулся? Не мели зряшное, глум- ной. Лучше мы тебе компьютер купим! Сговорились?
— А можно братика и компьютер?
— Хто много хочет, тот ни хрена не получит, — цыкнул Петрович на Кольку.
— Ну ладно, тогда я сам завтра свою ребенку принесу!
— Што? Где ж возьмешь? Когда успел? — заикался Петрович.
— Найду! Надоело мне одному!
— Цыть, замолкни, не неси дурное! Вырасти сперва сам. А уж потом про детву. Не повтори моей глупости. Детва должна жить в радости…
Глава 5. БЕРЕНДЕЙ
Но как бы ни старались мужики обходить в разговорах острые углы, они поневоле на них наталкивались, и тогда возникало
Вот так и сегодня оказались они вдвоем в пустом, необжитом коттедже, холодном и мрачном, как могильник. Целую неделю работали молча, делая каждый свою работу. Лишь к полуночи валились на матрацы и, забыв обо всем на свете, будто в яму, проваливались в сон одетыми.
Но сегодня другое дело. Закончен камин в громадной столовой. Горят в нем березовые дрова, Петрович сжигает стружку, щепки, весь мусор, что собрал после себя веником. Тепло быстро пошло по комнате. Мужики сели на скамью перед камином, смотрели на веселое пламя.
— Ты все о чем-то хочешь спросить меня? — повернулся Михалыч и вприщур оглядел Петровича.
— Верно приметил, Андрюха! Так я и не допер, почему нас в Сосновке разлучили? Иль сам от меня отлепиться схотел, иль подбил кто ненароком? Пошто такое отмочил? — спросил Петрович хмуро.
— Иль ты забыл, что от нашего желания там ничего не зависело. Кто мы были? Ссыльные, потому нас ни о чем не спрашивали. Затыкали нами всякую дыру, как худую задницу. Вот так и я попал на лесосплав, как ведмедь в чужую берлогу, ни хрена не понимая. А ты знаешь, что это такое быть на лесоповале чокеровщиком, а еще плотогоном?
— Не, не слыхивал, ей Богу!
— Это все равно, что к черту в зубы попасть! Я даже не мечтал о воле. Только во снах ее видел.
— За что ж тебя туда упекли?
— Ты помнишь первого председателя сельсовета?
— То как жа, Тараска? Редкий падла и хорек, сколько нервов измотал, без счету! Все грозил сгноить в болотах. Да не успел, самого волки сожрали.
— Вот по его воле оказался в берендеях, так лесных людей называют повсюду.
— А за што?
— Помнишь его блядскую привычку сморкаться ни «в платок, как все люди, а в кулак. Потом стряхивал! с ладони, и это летело на кого Бог пошлет. Вот так то однажды на меня угодил. Ну, другие молчали, а я не смог и завелся, что называется с полуоборота. Все ему вылепил, как на душе было. Назвал по всякому. Люди смеяться стали. Он и сказал, мол, не зря твой подельщик Василий, это ты, умоляет избавить от меня, потому что я подбил Ленина изгадить, а мол, Петрович вовсе ни при чем был. Просто рядом стоял. А на суде ничего о том не сказал, думал, срок на двоих разделят, а его за групповуху умножили вдвое. Вот только моя тень тебе мешает. Все что случится в деревне, на обоих валят. Видно, пришло время уступить Петровичу и разделить вас насовсем. Ты, как я вижу, даже в ссылке ничего не понял и представителя власти оскорбляешь на работе! Неужель думаешь, что это даром тебе сойдет?
— Да сбрехал пес! Ни об чем с ним никогда не говорил и не просил! Ты ж помнишь, я с мужуками Сосновки в тайге лес валил, чтоб дома строить. Воротился с тайги, а тебя уж нет. Я к деревенским, куда Андрюха подевался? Они в ответ, мол, увезли ево, а куда, испроси председателя. Он ведает. Когда его приловил тот и брехнул, что ты на власть нес непотребное. Потому нынче наказание тебе посуровело. Не как ссыльный, а политически неблагонадежный свой срок отбывать станешь. А коли я тебя защищать стану, то и сам загремлю туда, откуда на волю только наперед ногами выносят. Короче, застращал! Но так и не
— Чего ж других не спрашивал про меня?
— Как так? Кажного донимал. Последний, што Фомичом прозывался, так и брехнул, что нет тебя в документах. Нигде не числишься. Выходит, что убили или сбег. Про лесоповал нихто не признался. А писем от тебя не было.
— Писал. Много их послал в Сосновку, да только ни одного ответа не получил. Уж как я тебя в них материл, поверил, что ты меня подставил. А сам, небось, кайфуешь на воле, предал и забыл меня.
— Разве с дому не получал вестей? Ить твои прописали, што я в ссылке!
— Не получал из дома писем. Ничего не знал. Единственное за все время, на шестом году пришло. Оно мне глаза открыло. Прости меня, Петрович, но все годы проклинал тебя и своим отписывал, коль сдохну на лесосплаве, то моя смерть повиснет на тебе.
— А я при чем? Ни сном, ни духом не виноватый, худого слова на тебя не обронил. Перед Богом в том поклясться могу.
— Не надо, я сам потом до всего допер. Коль предал бы, твоя сеструха не стала бы меня выдергивать из ссылки и вступаться как за родного. Ее заявление в прокуратуру я сам читал. Следователь дал, когда освобождали, скрывать правду не стало смысла. Вот и раскололись все, что с нас дураков, политических слепили.
— Эх, Андрюха, сколько я вынес в той Сосновке!
— Тебе ли жаловаться, Петрович? Да ты против меня в раю канал, — задрожали руки Андрея. Он торопливо закурил, ссутулился, смотрел в огонь, не мигая. Что виделось ему в жарких языках пламени?
— Ты с вольными, деревенскими мужиками работал. А я с зэками. У вас все вместе было. А там, у меня, всяк за себя пахал. И нормы, с какими никто не справится в тех условиях. Знаешь, что такое заготавливать строевой лес по пояс в снегу? Да еще когда каждая пара рабочих рук на счету. А деревья по десятку, а то и по пятнадцать метров ростом. Сосенки мать их блохи грызли. Вальщик такую спилит, завалив снег, а ты как хочешь выковырни ее и доставь к сучкорубам на разделку, чтоб они из той сосны хлысты сообразили. Когда ж ее обкорнают от всех сучье и лап, доставь на площадку, где из таких хлыстов пач собрать надо, увязать стволы и прицепить за жоп трактору. А ведь дорог нет. Прет тот трелевщик п кочкам и корягам. От деляны до склада три десятка километров. Хорошо, коль все хлысты доставит. А коли нет? Если потеряет на ходу, знаешь, что бывало? Ведь хлысты — это кубометры, прямой заработок каждого. И всем плевать, что нет твоей вины в потерянных хлыстах. Там только свое знали. И в каждой потере винили меня. Не только винили, а пиздили так, что небушко не больше сухаря казалось. Кому пожаловаться, что непосильно одному таскать деревья к сучкорубам, а потом под чокеровку? Там никто и не подумал помочь другому. О том и не мечтай. Я уже на первом году нажил все хронические болячки, от геморроя и грыжи, до искривленья позвоночника. Сколько раз надрывался, счету нет. А зэки даже к костру не пускали. Потому как политических держали за психов. Они как услышали, за что я к ним загремел, даже за человека считать перестали. И говорили:
— А на кой хер тебе Ленин сдался? Стоит он себе, и забил бы на него! Чего ты на него с огурцом и самогонкой наехал? Вот если б он тебе мог что-нибудь отвалить, тогда другой вопрос. Тебя ни за политику, за дурь посадили, и верно сделали. Человечье стадо пора очистить от придурков. Они только помеху создают. Вот то ли дело мы — воры! Богатых трясли, чтоб бедным обидно не было, избавляли люд от зависти и язвенной болезни. А и куркулям жизнь продляли. Не давали салом обрасти, заставляли шевелиться заново. Без нас — воров, человечество погибнет от ожирения и гипертонии. Мы его лечим и заботимся о здоровье их и нашем. А ты что есть? Тебя даже матом послать некому, потому как всех вас, отморозков, одной очередью пожалеть надо! Ползи отсюда, гнида недобитая, и не маячь перед глазами!