Вернись в завтра

Нетесова Эльмира Анатольевна

— Дедуня! А Ирка не хочет, чтоб стать женой! Говорила, что ей мамка не велит. Потому что у меня нет папки. Еще потому, что всех деток в одеялках приносят, а меня мамка «в подоле» принесла, — задергался подбородок мальчишки.

— Чево? Ее дуру-мать вообще на самогонку выманили. Без бутылки вылезать не хотела. С детства пьянчужкой была. В школу с бутылкой бормотухи ходила. Все дети над ней смеялись. Хто б там варежку открывал! То я ихнюю вонючую ораву не ведаю! — заводился старик.

— Дед! А почему меня все взрослые зовут безотцовщиной?

—

Кто так сказал?

— Родители наших деток в детсаде!

— А у всех этих детей есть отцы?

— Нет. Ну их не дразнят. А меня обзывают за- чем-то!

— Тонька! Иди сюда! — позвал Петрович и сказал строго:

— В завтра уходишь с работы навовсе. Слышь меня? И штоб ни дня больше там тебя не видел. Колюньке до школы вовсе малость осталось, нехай перебудет дома. И ты с им! Всю душу мальцу сгадили! Не за чем тебе там маяться. Слышь меня? В доме с вас толку поболе, а и мне спокойнее! Хватит всех нас за нервы дергать.

— Дедуля, успокойся, оно и в школе не легче, то же самое повторится. Надо уметь не обращать внимания на отморозков, — вытирала баба слезы со щек.

Петрович, услышав от внучки неожиданную отповедь, мигом побагровел. Он хотел обругать родителей и детей детсада и школы, но понимая, что нельзя срываться на брань при Кольке, нахлобучил шапку и поспешно засеменил к Андрею Михайловичу.

Василий Петрович задыхался от обиды. И сосед, увидев его, сразу смекнул, что кто-то уже достал мужика, вывернул ему душу наизнанку, но сам продолжал спорить с Федькой.

— Да нечего мне ждать от властей! Ничего доброго от ней не получим. И ты сопли не развешивай! Говоришь, пенсии прибавили? Дурак! Ты лучше глянь, на сколько цены повысились на все! Сахар и крупа аж втрое подорожали. А газ и свет — вдвое! Вот тебе и благодетели! Копейки старикам кинули, а пенсию отняли! Чего ж это я до сих лет вкалываю! Не с жиру и дури, не от жадности, а потому что на пенсию не прожить! Ты в счета погляди, какие приходят! Скоро с нас налог будут брать за воздух, чем дышим! Вообще озверели! Берут налог за землю, даденую людям самим Богом! И за солнце! Тоже ведь и светит, и греет каждого! Вот только по разному!

— Ну чего ты злишься? На земле ты живешь, огород и сад имеешь. Они у тебя в пользовании, доход приносят, потому, налог берут! Так положено! — возражал Федор.

— Кем положено? Мне кто помогал разработать участок? Сам его поднял! У других вкруг домов волки воют!

— И они налог платят!

— Вот с трутней налог стоит брать за лень. А с меня за что? Почему нынче все дорого? Вот раньше мы жили, даже не знали, чтоб цены подскакивали до небес. Они так и держались на одном месте. И получки вовремя давали. Ни то что теперь, по полгода зарплату получить не могут. С Хрущева тот бардак начался, поднял цены на главные харчи! Чтоб ему на том свете ложкой из отхожки хавать!

— Чего ты его клянешь? Не помнишь, сколько он доброго сделал?

— Ты, что, сдурел? Когда такое было?

— Да, Никита Сергеевич учредил в России два выходных дня в неделю. До него был один!

—

Я в ссылке и одного выходного не видел. И Петрович тоже их не знал! Верно, Вася? — оглянулся на соседа.

— Но ведь и кроме вас люди имеются. Им второй выходной всегда нужным был, — доказывал Федька.

— Кинь мозги грузить! Платить стали меньше, повод появился. Власти в ущерб себе ничего не утворят. В заботу об народе играют. А на самом деле брехня кругом! А все Хрущев начал! Он, кабан в панамке, стал Россию разваливать!

— Ну, не скажи! Вон декретные отпуски бабам как увеличил! С двух недель до двух месяцев и до родов и после них!

— А мне не рожать! Лучше б платили мужикам путево, чтоб их бабы не ходили на работу, а детьми и домом занимались бы! Вот это была б забота об людях!

— Тебе не угодишь! Лучше вспомни, когда у нас пенсии повышались при прежних вождях? Теперь дважды в год!

— Раньше цены не росли как на дрожжах. Каб пенсий не повышали, старики за год повымирали б с голоду!

— За погибших теперь платят. Прежние лишь только соболезновали.

— Не базарь пустое! Вон самолеты разбиваются, гибнут люди, а кто как ни власть виновата, что старые самолеты летают. Новые не делают, как раньше было. От того и платят, чтоб свою срань сгладить перед людями, живыми и погибшими… Небось никто не оплачивает похороны алкашей, потому что сами виноваты. А все борются с ними! — сплюнул досадливо:

— Вот был тот комбайнер в президентах! Он кефир пил на трибуне! Видать запорами маялся мужик, не иначе! Все «сухие» законы принимал! Вот его бы в Сибирь на лесоповал или сплав, да на кефир посадить лысую гниду, я б глянул на него, как на работе управлялся! Народу срать нечем, а он кефир советует, мать его за ногу! Сколько садов, виноградников сгубил, вот и принудить, чтоб своими руками все в обрат посадил бы! — не сдавался Михалыч.

— Об чем споритесь, мужики! Причем тут власть? Мы сами ее выбрали, из самих сибе! И получаем по шее от таких, какие мы есть! На кого брешем? Во! Мои с детсаду воротились и оба в соплях и слезах. Мальца так забидели, аж на душе горько сделалось. А ить соплячка энта еще в постель ссытся. До горшка не доносит. Што с ей состоится, когда бабой сделается?

— Что она отмочила?

— Брехнула Кольке, что всех детей в одеяле приносят, а Тонька сына в подоле приволокла!

— Вот ни хрена себе! И Колька ей морду не побил? — удивился Федька.

— Не токмо она, родители подучили и тоже изводят мальца. Повелел я Тоньке кидать работу в детсаде, нехай дома сидит. И Коля спокойно расти станет. Она и ответила, мол, в школе тож доставать станут, еще покруче детсада. Нехай вниманья не обращает ни на кого. А сама белугой воет! Вот и растут нонешние, сущные звери! — подсел к Михалычу. Тот, глянув на Василия, сказал:

— Прежде чем уйти, надо ей другую работу подыскать. Твоя Тонька дома не усидит. Трудяга баба, из деревенских. Но с детсада ее снимать надо. Негоже, чтоб в душу ей плевали, — задумался Андрей Михайлович.