Верните ведьму, или Шахматы со Смертью

Томченко Анна

— Потому что хочу…

Она сидит на Грегори с широко разведёнными ногами и слегка наклоняется назад, чтобы скользнуть по ткани его штанов. Прикрывает глаза и закусывает губы. Аромат яблоневого цвета становиться почти осязаем, как будто в столице сошёл весь снег и резко зацвели все деревья. Грегори невесомо проводит пальцами по ареоле соска и ловит благодарный вздох. Ему хочется нарисовать дорожку прикосновений, и он садится, обнимает Элис, прижимается к ее груди губами, проходится языком по нежной коже и чувствует, как девичьи тонкие пальчики перебирают волосы на затылке, путаются, от этого острее и сильнее тянут, чтобы он запрокинул голову и встретился с полностью затянутыми сочной зеленью глазами:

— Я не могу не любить тебя, — шепот —

раскаленное серебро, и он въедается в его слух. — Я бы очень хотела проснуться и понять, что не люблю тебя. Потому что любить тебя больно. Но я хочу эту боль ощущать всегда…

Ее поцелуи со вкусом миндаля, что остро горчит на кончике языка настоящим ядом. Но Грегори пьёт эти поцелуи. Не может напиться и собирает их на ее шее, на тонких выпирающих ключицах, на ложбинке груди и ниже по рёбрам, по мягкому взбудораженному животу. Его пальцы совсем запутались в пушистых волосах. И Элис смеётся. Ее смех похож на перезвон луговых колокольчиков в середине лета. И Грегори понимает, что так звучит счастливая чародейка.

А руки скользят дальше, острожничая. К тонкой талии, которую Грегори сжимает, и Элис рвано выдыхает совсем горячий воздух, который обжигает все вокруг, продирается под кожу острыми иголками. И тогда ладони ложатся на ее поясницу, чтобы обрисовать, спустившись вниз, округлые ягодицы.

Тени пляшут на стенах. На постели. В них переплетаются сдерживаемые чувства и горячая чувственная жизнь. Грегори рисует узоры на животе Элис, и она смеётся. Снова. И тогда его пальцы спускаются ещё ниже. К тонкой, нежной коже, к набухшим лепесткам, которые прячут в себе бутон желания. И Грегори скользит по нему, кружит, и стоны Элис, совсем не целомудренные, разливаются в его крови гулким барабанным эхом. И голос Алисии вибрирует. От этого внутри Грегори поднимается волна огня, которая способна спалить все к демонам, но он не торопится, а наслаждается удовольствием своей Лис.

Спальные штаны Грегори пропитались ароматом Элис, ее возбуждением, желанием. Алисия извивалась в его руках, ее тонкие ладони скользили по его плечам, расцарапывали. И не было ничего прекраснее, чем пелена безумной страсти, которая окрасила Элис сиянием. Ее крики отлетали от стен, чтобы сосредоточиться в постели. Она звучала как музыка, ноты, симфония, кода… И изменила тональность, когда подошла слишком близко к границе наслаждения, запела голосом. Элис прикусила кожу на шее Грегори, вцепилась пальцами, впиваясь ногтями в его предплечья и почти плакала, а Грегори лежал, смотрел на возбуждённую, яркую Элис, с каплями терпкой влаги на своих руках, и глядя в глаза своей чародейки поднёс ладонь к лицу, кончиком языка слизнул с пальцев ее вкус.

— А теперь я хочу по-настоящему, — шепнула Элис и ее ладони скользнули по животу Грегори, чтобы задержаться на полоске волос, что уводила под штаны.

Утром зацвели все сухоцветы в доме. Даже те, которые не один год были мертвы.

Глава 14

Утренний Лаванрид пах по-особенному сильно выпечкой. Сдобные булочки, сахарные плюшки и до хрустящего свежий хлеб. Такой можно было купить в пекарне господина Хордита. Старик не пользовался дрожжами, а ставил тесто на закваске из ржаной муки. Временами на него находила меланхолия и он тонким лезвием вырезал фигуры, чтобы корочка растрескалась, развернулась, показывая светлое пропеченное нутро. Но по пути в гости Йонас брал булочки со штрейзелем, или слоеные конверты с конфитюром из малины и смородины.

Сегодня в меню были новинки, потому что долговязая Марта решила потеснить Хордита и принесла в пекарню шоколадные брауни и эклеры. Беккер смотрел, как неумолкающая женщина сноровисто складывала в коробку десерты, и думал, что, наверно, надо хоть раз вместо выпечки принести нормальной еды. Он, конечно, очень сильно подозревал, что понятия не имеет — что для женщин значит нормальная еда, но надеялся, что мясо в этот перечень входит.

Или не входит? Чем женщины питаются? По госпоже Хлое не понятно было — есть в ее рационе что-то, кроме его утренних подарков и горячего шоколада. Он за пару недель, что выполнял функции ненавязчивого охранника, ни разу не видел, чтобы девушка готовила что-то. Нет. Она чем-то всегда была занята, но это было за границами понимания Йонаса: цветы там, вышивка какая-то… Да он лишний раз и спросить не решался, потому что от этого Хлоя печалилась и совсем становилась несчастной. Возможно, любой другой на его месте давно бы понял, что ее тяготит его общество, но Беккер предпочитал оставаться непонятливым. Чисто из-за данного слова, а не потому, что долго после завтрака стоял на тропинке у дома Бернар и наблюдал через окно, как Хлоя убирает со стола, переносит растения в раковину, поливает, потом уходит в гостиную и борется с камином, который надо бы почистить.

Почистит. И в сад привезёт свежую землю по весне, а то нынешняя — совсем пустая. Так говорит Хлоя, а у Беккера нет оснований ей не верить. И тогда она посадит ягоды ежевики и малины. Обязательно.

Дорогу перебежал градоправитель и Йонас предпочёл сделать вид, что никого-то кричащего и машущего руками не заметил. Он даже голову повернул в другую сторону, к резным заборам жилого квартала. Топот ног слышался все ближе и Беккер почти решился смалодушничать и припустить по заснеженной дорожке, как его схватили за рукав. Времени на аристократические реверансы не было, поэтому Йонас не сбавил шага и через слово слушал — что там нужно главе города.

А у того — как обычно: то девицы дохнут, то кладбище подозрительно притихло. И вот, невидаль, могилу раскопанную с утра нашли. Безымянную!

Йонас дёрнул плечом, стараясь не забивать себе голову чужими могилами. Он не некромант всё-таки. Он — экзорцист. Бывший. А нынешний — оружейник. И у него лавка теперь открывается к полудню. И старушка Гранд каждый день, проходя, смотрит сквозь стекло входной двери так недовольно, через пенсне. Но Беккеру впервые в жизни было наплевать, потому что у него вдруг слишком сильно билось сердце и вот ладони потели, а ещё — сам он себе казался каким-то неуклюжим, слишком грузным для маленького сахарного домика госпожи Хлои. И не знал, что подарить ей на Рождение года. А подарить что-нибудь надо обязательно. Если бы миниатюрная блондинка была чуть смелее, Йонас бы подарил женские револьверы. А потом вспомнил, что револьверы вообще не для женщин, и совсем расстроился. А ещё градоправитель все под ухом брюзжит.

— Чего вы от меня хотите? — резко остановился Йонас, напротив кожевенной мастерской, и посмотрел поверх плеча главы города.

— Проверить бы… — замямлил тот и Беккер, совсем разозлившись, припечатал:

— Проверю. Сегодня. После полудня. Все?!

И упасите все боги этого хитрого мужчину, если не все.

Но оказалось — все. Йонас покачал головой и пошёл вперёд. А через три дома, снова с сомнением постучал в знакомую дверь. На стук никто не отозвался, и тогда он дёрнул за обледеневший шнур колокольчика. Что-то внутри упало. Беккер приложил все своё терпение, чтобы не высадить проклятую дверь плечом. Но тут шорох в прихожей, звон замка и напуганное:

— Я проспала!

На Хлое был домашний халат кремового цвета, с вышивкой по подолу, а всегда аккуратные локоны или косы сейчас были распущенными волосами почти до талии. Они пушистым облачком обрамляли миловидное аристократичное личико с сапфировыми глазами.

— Что проспали?

— Все Йонас! — впервые на памяти Беккера, Хлоя позволила себе повысить голос и, впопыхах пригласив его в дом, убежала в ванную. Йонас потоптался в гостиной, не зная, куда деть коробку с десертами, а потом плюнул и прошёл в столовую. Разжег огонь и поставил пузатый чайник греться. Хлоя появилась через четверть часа в горчичном платье и с собранными волосами. Господин оружейник, конечно, был рад любой этой девушке, вне зависимости от того, как она выглядит, но вот тёплая, сонная, она была ещё прекраснее.