Верность сердцу и верность судьбе. Жизнь и время Ильи Эренбурга

Рубинштейн Джошуа

В 1923 году в Берлин приехал режиссер Всеволод Мейерхольд, под началом которого Эренбург служил в Москве, и предложил ему переделать «Трест Д. Е.» для сцены. У Мейерхольда уже сложился план постановки, которая должна была стать «смесью циркового представления с агитационным апофеозом» [209] . Эренбург, работавший тогда над следующим своим романом, «Любовь Жанны Ней», большого интереса к инсценировке «Треста Д. Е.» не проявил. Однако узнав, что Мейерхольд все же собирается ставить по его роману пьесу, Эренбург сообщил ему, что будет инсценировать роман сам [210] . Мейерхольд, тем не менее, обошелся без него и — так же, как два года назад — его неуважение к мнению Эренбурга привело к острейшей, а на этот раз еще и публичной, идеологической ссоре. «В моем театре, который служит и будет служить делу Революции, — Мейерхольд писал Эренбургу в письме, опубликованном в 1924 году в Москве, — нужны пьесы тенденциозные, такие пьесы, которые имеют в виду только одну цель: служить делу Революции. Напоминаю: от произведения коммунистических тенденций Вы решительно отказывались, указывая на Ваше в отношении социалистической революции безверие и Ваш природный пессимизм» [211] .

209

ЛГЖ.

Т. 1. С. 330.

210

Вопросы литературы. 1973. № 9. С. 291; публикация Б. М. Сарнова, в письме Эренбурга к Мейерхольду от 5 марта 1924 г. из Ленинграда.

211

Цит. по: Рудницкий К. Режиссер Мейерхольд. М., 1969. С. 281. Более подробно об этой постановке в кн.: Starr S. F. Red and Hot. The Fate of Jazz in the Soviet Union, 1917–1980. New York, 1983.

Презрев решительный отказ Эренбурга, Мейерхольд и драматург Михаил Подгорецкий заимствовали заглавие эренбурговского романа, основную сюжетную линию, главного героя Енса Боота и соорудили свою пьесу, совершенно непохожую на то, что создал Эренбург. На сцене в дело вступал доблестный пролетариат, который, прорыв туннель из Петрограда в Нью-Йорк, огорошивал своим появлением злодеев-монополистов в самом их логове. Европу удается спасти от гибели на самом краю. Меж тем Красная армия обеспечивает победу революции в разлагающейся Америке. Ничего подобного у Эренбурга не было и в помине.

* * *

«Любовь Жанны Ней» отмечала новый этап в мастерском экспериментировании Эренбурга с повествовательными стилями. В романе рассказывалось о любви Жанны Ней, молоденькой наивной француженки из буржуазной семьи, и русского коммуниста Андрея, который убивает отца Жанны по политическим мотивам. На этот раз Эренбург, вдохновленный Диккенсом, разработал красочный, крепко сплетенный сюжет с кучей героев и неожиданных встреч и столкновений, переносящих читателя из Крыма в Париж и Берлин. Хотя шаблонные герои и сентиментальные уловки ослабляют впечатление от романа, Эренбург по-прежнему отстаивал в нем свою независимую позицию. К большевикам и Чека он относится с иронией и опаской, а персонажи, представляющие буржуазную Европу, изображены пекущимися исключительно о своем благосостоянии и личном комфорте.

«Любовь Жанны Ней» — единственный роман Эренбурга, который был экранизирован. (По одному из его рассказов, «Трубка коммунара», в 1929 г. был поставлен фильм Константином Марджановым). Фильм был снят знаменитым немецким режиссером Г. В. Пабстом, скорее всего потому, что прошедшие тогда, в 1926 году, в Германии картины С. Эйзенштейна «Броненосец „Потемкин“» и В. Пудовкина «Мать», имели небывалый успех, и в киностудии Пабста — «Уфа» — пожелали использовать для очередной ленты русскую тему.

Фильм получил высокую оценку кинокритиков и вызвал много споров, в особенности о новых стилистических приемах и «безошибочном выборе [Пабстом — Дж. Р.] нужного угла съемки для передачи настроения» [212] . Пабст, что называется, из кожи лез, чтобы создать картину белого движения в Крыму. «Для этих кадров — сообщал киножурнал „Close-up“ [213] , — сто двадцать офицеров [белоэмигрантов — Дж. Р.], включая семь генералов, работали на студии за двенадцать марок в день. Пабст обеспечивал их водкой и женщинами, ждал, а затем снимал их скрытой камерой» [214] .

212

Rotha P. The Film Till Now. London, 1967. P. 263.

213

«Крупный план» (англ.)

214

Close-up. 1927. № 6 (December). P. 21. К величайшей досаде Эренбурга, постановщики фильма изъяли из сюжета романа все, что, как им казалось, оскорбляло нравственность. В фильме Жанне и Андрею не дозволяется спать вместе, как это происходит в романе; добродетельные режиссеры заставляют их провести ночь на стульях, отдельно друг от друга. В романе Эренбурга Жанна отдается негодяю Халыбьеву, тщетно пытаясь сохранить Андрею жизнь; в фильме не только она избегает объятий Халыбьева, но и Андрей спасается от казни, а Халыбьева уводит полиция. Трагический финал подменяется оптимистическим «хэппи эндом». Такое бесстыдное оскопление романа привело Эренбурга в ярость: ни в жизни, ни в искусстве он пуританином не был. В письме в газету «Frankfurter Zeitung», появившемся на первой полосе 29 февраля 1928 года, Эренбург выражал протест фирме UFA, экранизировавшей его роман совсем не так, как ему обещали. Эренбург напоминал своим немецким читателям, что написал роман о любви, безоглядной и безграничной, ради которой героиня не только прощает убийцу своего отца, но продает себя, чтобы спасти его. Особенно раздражала Эренбурга «фальшивая мораль» фильма. Так, в гостиничном номере, куда привела любовников неутоленная страсть, «висит распятье, но нет кровати, на которой проститутки принимают своих клиентов. Допустим, что этот вообще-то обыкновенный предмет обстановки сглотнул благонамеренный цензор», — иронизировал Эренбург, представляя себе, как зрители фильма уйдут домой в уверенности, что Андрея и его молодую жену ждет идиллическое буржуазное будущее: «gemutlche квартирка, колыбель, электропылесос, кофе без кофеина и раз в неделю сенсационный фильм от UFA. Да здравствуют прелестные молодожены! Да здравствует бдительная заботливая сваха, фрау UFA!» (Franfurter Zeitung. 1928, 29 февраля. С. 1–2). Вполне естественно, что Эренбург поносил режиссеров фильма за изменения, так его огорчившие. Однако в одном он не разобрался: фирме UFA нужен был фильм в тогдашней голливудской манере, и она «американизировала» сюжет, чтобы лента годилась на экспорт. А это, очевидно, требовало счастливого конца и изъятия эпизодов, двусмысленных в моральном плане.

Как раз в тот день Эренбург пришел на съемки и был «слегка растерян», даже напуган, при виде бывших белых офицеров. Ему вспомнилось, как он пробирался в Крым во время Гражданской

войны и как офицер «в такой же барашковой шапке» чуть было не сбросил его в море. Впрочем, Пабст выжимал из нанятых на день статистов все, что ему было нужно. «Они ведь знают, как кутить, как бить посуду и резвиться с дамочками», — иронизировал про себя Эренбург, но отмести полностью этих жалких эмигрантов он не мог; он понимал весь трагизм их судьбы, признавал в них своих соотечественников: «Вот так, среди бутафорских советов и бесстрастных операторов доигрывается один из мелких эпизодов великого исторического фильма», — вздыхал про себя Эренбург. Он имел в виду не только произведение Пабста. «Я видел русских женщин в матросских притонах Константинополя. Теперь я вижу этих исполнительных фигурантов. Они, конечно, считают каждого, кто остался в России, „предателем“. Они берегут эти мундиры от моли и бесчестья. Они изображают сейчас развратных белогвардейцев и мечтают о том, чтобы изображать через неделю мужественных большевиков» [215] . Они все были русскими, — даже эта кучка бывших белогвардейских офицеров, чьи сотоварищи готовы были — и не раз! — расстрелять его. Они все были фигурантами в одном и том же «великом историческом фильме». И точно так же, как он заново открывал для себя свое отечество, когда в 1916 году ездил репортером в русские войска во Франции, так и сейчас, десять лет спустя, попав на съемки немецкого фильма, сознавал, что и он, и эти эмигранты вышли из одного и того же горнила истории.

215

Эренбург И. Г. Белый уголь или слезы Вертера. Op. cit. С. 105, 107.

Смерть Ленина

В начале 1924 года, прожив почти три года в Европе, Эренбург и Любовь Михайловна приехали в Советский Союз. Несколько месяцев Илья Григорьевич провел путешествуя, читая лекции и отрывки из своих книг. Он побывал в Одессе, которую посетил впервые, выступал в Харькове, Гомеле, Киеве, где погостил в семье жены. В Киеве он посетил тщательно выполненную постановку по мотивам собственных романов. «На сцене показывали Илью Эренбурга, — вспоминал Эренбург, — у него на плечах сидел американский мистер Куль и покрикивал: „Живей, живей, моя буржуазная кляча…“ Мой тесть, доктор Козинцев, возмущался, а мне было смешно» [216] .

216

ЛГЖ. Т. 1. С. 379.

На самом деле, Эренбургу спектакль также совершенно не понравился. Озаглавленная «Универсальный Некрополь» и основанная на трех его романах — «Хулио Хуренито», «Жизнь и гибель Николая Курбова» и «Трест Д. Е.», — постановка все их искажала. Эренбургу, который жил в Германии, было крайне трудно, вернее невозможно, помешать превратному толкованию своих романов. «Такого рода переделки по отношению к живым авторам, работающим в СССР, являются недопустимыми», — писал он в феврале 1924 года в киевской газете. В ответ на его публичный протест постановщики переименовали главных героев и перенесли действие в другие страны. Эренбург решил — «из уважения к работе, проделанной коллективом мастерской» [217] — не настаивать на своих требованиях.

217

Пролетарская правда (Киев). 1924, 24 февраля. С. 5.

Не только профессиональные дела побудили Эренбурга приехать в Россию. Ему хотелось повидать свою дочь, которой тогда уже исполнилось тринадцать лет. Она жила в Москве вместе с матерью, Екатериной Оттовной Шмидт, и отчимом, Тихоном Ивановичем Сорокиным, которого Эренбург знал и любил еще по довоенным парижским годам. До тех пор Эренбург не брал на себя воспитание дочери; кроме писем он мог посылать ей из Европы разве что цветные мелки и детские книги. Теперь же он принял решение стать ей настоящим отцом и всерьез заняться ее воспитанием. К тому же он надеялся, что Париж для него вскоре откроется: весною 1924 года французское правительство признало большевистский режим, а это означало, что Эренбург сможет переехать во французскую столицу. При рождении Ирины ее родители — Эренбург и Е. О. Шмидт — не состояли в законном браке, и теперь, желая, чтобы его дочь закончила образование во Франции, Эренбург ее официально удочерил. И еще он, с помощью Бухарина, получил визы для трех своих сестер, так что и они, вместе с Ириной, получили возможность отправиться в Париж [218] .

218

Ирина Эренбург. Интервью, данное автору в 1986 г. в Москве. Чтобы получить визу, она ходила к Бухарину.

Эренбург не преминул объяснить дочери, что родина их — Россия и что в Париже она не останется. Живя во Франции, Ирина Эренбург как-то, во время летних каникул, соприкоснулась с несколькими русскими семьями. «На пляже собирались их дети, танцевали и купались, — позднее вспоминала она. — Узнав, что я „советская“ и собираюсь в СССР, они начали меня изводить» [219] . В Москву Ирина Эренбург вернулась только в 1933 году, закончив в Париже среднюю, а затем и высшую школу.

219

Эренбург И. И. Лотарингская школа. Заметки французской школьницы. М., 1935. С. 82.

Почти сразу по приезде в Москву Эренбург оказался свидетелем эпохального события. Он не пробыл в русской столице и трех недель, когда 21 января 1924 года умер Владимир Ильич Ленин. Узнав об этом, Эренбург инстинктивно потянулся к Бухарину. «Я пошел к Николаю Ивановичу, моему товарищу по нелегальной школьной организации, он жил во Втором доме Советов [гостиница „Метрополь“ — Дж. Р.]. Обычно веселый, он молчал, и вдруг я увидел в его глазах слезы». Однажды Бухарин признался Эренбургу, что революция оборачивается не совсем тем, чем мечталось. «С Ильичем мы не пропадем», — заверил он тогда старого приятеля [220] . Ленин фактически скончался на руках у Бухарина. И революция, если уж на то пошло, была в опасности.

220

Неделя. 1988. № 20, 16–22 мая. С. 10. См. слегка измененный вариант в: ЛГЖ. Т. 2. С. 164–165.