Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

Володина Жанна

Вовкины кудри щекочут мне лицо, когда он наклоняется ко мне. Смеясь и дурачась, вытягиваю губы трубочкой для показного поцелуя и... тут же попадаю в объятия Максима.

– Это мой приз!
– шепчет он, нырнув руками под мой короткий бежевый плащ.
– Дразнишься?

Горячее дыхание опаляет мое левое ухо, мурашки начинают носиться по всему телу хаотично, иллюстрируя броуновское движение.

– Мстю, - хихикаю я.
– Я ревнивая. Сейчас перецелую всю нашу команду и половину чужой.

– Почему только половину?
–

руки Максима гладят мою спину под плащом, вызывая волну мурашек за волной.

– Хорошо, - соглашаюсь я, поднимая к нему лицо и целуя твердый подбородок.
– И чужую всю.

– И тебе никого не жалко?
– поцелуй Максима опаляет мое ухо.
– Хочешь устроить массовую драку?

– Из-за меня вряд ли, - хихикаю я, подставляя ему свои губы. - А Лерку рота автоматчиков целоваться не заставит.

– А тебя?
– спрашивает Максим, наклоняясь еще ниже.

– А меня заставлять не надо, - сообщаю я доверительно.

Настоящее. Пятница (день).

Константин Витальевич смотрит на меня внимательно, продолжая греть коньячный бокал. Начинает говорить спокойно, четко, отрывисто:

– Настя появилась в офисе три месяца назад с письмом от той женщины, из-за которой я разъехался с Натальей.

Свекор делает небольшой глоток коньяка:

– Тогда, девятнадцать лет назад, мы расстались с Юлей, ее матерью, плохо. На раннем сроке ее беременности, о которой она, конечно, не сообщила перед отъездом. А потом уехала, не сказав куда.

Свекор делает второй глоток:

– Я был уверен, что эта история закончилась навсегда. Но приехала Настя и привезла письмо от Юли, в котором та рассказывала мне продолжение истории. Я нанял частного детектива, часто работавшего со мной. Он выяснил документально: Юлия, действительно, уехала беременной, в Москве родила дочь Анастасию.

Константин Витальевич допил коньяк и продолжил:

– Настя обратилась с просьбой о помощи.

Пытаюсь быть догадливой:

– Признать ее дочерью?

Мужчина вздыхает, мельком огладывая зал, словно боясь быть подслушанным:

– Нет. Она отдала письмо и попросила помочь ее молодому человеку, на которого заведено уголовное дело вкупе с административным.

– И вы помогли?
– догадываюсь я.

– Там все очень сложно. Я поручил это дело Максиму, - мрачно отвечает Константин Витальевич.
– Показал ему Юлино письмо, познакомил с сестрой. Максим несколько дней не мог смириться с ситуацией, нервничал, что Наталья может узнать, и это послужит катализатором...

– Она вообще не просила вас признать себя дочерью официально?
– недоверчиво спрашиваю я, поражаясь самой себе. А я стала бы просить этого незнакомого мне человека признать себя моим отцом?

Свекор впивается в меня взглядом проницательного, но растерянного и чем-то огорченного человека:

– Я бы сказал, не от мира сего эта девочка. Но Максим ей поверил. Не сразу, но поверил. Настя уверяла,

что ей не нужен отец, что ее воспитал хороший человек, муж Юлии, и именно его она считает отцом. Ко мне обратилась потому, что только в этом году узнала от матери обо мне и не имеет возможности оплатить хорошего адвоката, так нужного ее жениху.

– Не от мира сего?
– повторила я за свекром.
– Неужели она больна?

– Что?
– переспросил Константин Витальевич, не поняв меня.
– В каком смысле больна?

– А каком смысле не от этого мира?
– попросила объяснить я.

Отце Максима посмотрел на меня одним из взглядом своего адвокатского арсенала:

– Фразеология, - пояснил он.
– Нет. С ней все в полном порядке. И духовно, и физически. Просто она...

Константин Витальевич прокашлялся, аккуратно подбирая слова:

– Без корочки девочка. Наивная, простая, добрая. Всех любит, всех жалеет. Почти... блаженная.

– Без корочки?
– я удивляюсь тому, как точно и, пожалуй, красиво выразился Константин Витальевич.

– Доверчивая невероятно, - в голосе опытного адвоката слышатся мне досада и угрюмое осуждение.
– Ее обмануть грудной младенец может. Я когда это понял, растерялся совершенно. Жених еще этот... пользуется ее открытым характером и сердобольностью. А ее как под колпаком растили в парке живых бабочек, и получилось хрупкое создание, вроде тебя.

– Вроде меня?
– видимо, я так и буду общаться со свекром путем нехитрых вопросов, составленных из его же слов.

– Мир не только большой и прекрасный, моя дорогая, - вздыхает чем-то раздраженный Константин Витальевич.
– Но и опасный, не дающий поблажек тем, кто ошибается. Настя напомнила мне тебя: нежную, добрую, доверчивую, воспитанную литературой, но совершенно не подготовленную к жизни. Сначала Михаил и Елизавета Васильевна, потом Максим позволили тебе жить в собственной сказке, в которой добро всегда побеждает зло, а отрицательные герои всегда наказаны. Поверь старому адвокату: Волк всегда сожрет Красную Шапочку и ее бабушку, договорится с охотниками, если надо, подменит свой труп с распоротым животом. Получит компенсацию от гильдии охотников за жестокое обращение с животными да еще подаст встречный иск в отношении матери Красной Шапочки за оставление ребенка в заведомо опасной ситуации и нарушение комендантского часа.

– Позволили жить?
– снова не получилось подобрать свои слова.

Константин Витальевич морщится, возможно, осуждая меня за скудоумие и неумение пользоваться собственным словарем:

– Есть такое слово "социализация". Слышала? (Послушно киваю головой). Один французский журналист сказал: "Настоящая цель воспитания - научить наших детей обходиться без нас". Так вот, Настю, как и тебя, мать этому не научила. И отец приемный не научил.

– Приемный?
– переспрашиваю на автомате (да что ж такое-то!).