Вернуть мужа. Стратегия и Тактика
Шрифт:
– Нет. Я не могу, никак не могу. Я люблю ее так давно, что оторвать ее от меня можно только с кожей, с кровью.
– Я оторву, если надо, то со всеми внутренностями оторву, - девушка останавливается, встает перед Максимом, кладет руки ему на плечи. Максим осторожно берет ее лицо в свои красивые мужские ладони, как тогда, в кафе, и медленно приближает губы к ее полным красивым губам. Целует, едва прикасаясь. Девушка притягивает его голову ближе, стараясь углубить поцелуй, но муж сопротивляется, откидывает голову:
–
– А со мной? Со мной можно так поступить? С ней нельзя, со мной можно?!
– я подлетаю к ним, нависаю сверху и кричу. Они не видят и не слышат, продолжая стоять близко-близко друг к другу.
Суббота, вечер. Один день назад.
Резко просыпаюсь и сажусь. Сколько я спала? Понять трудно: в комнате горит только лампа на столе-красавце, тоже, конечно, антикварная красавца, окно зашторено. Голова больше не болит, но сердце бьется быстро-быстро, со странными перерывами. Какой ужасный сон! Какой примитивный диалог! Докорректировалась... Снятся "розовые сопли с сахаром", как самокритично называет свои романы Мила. Это все те голубые таблеточки...
– Михаил Аронович!
– зову хозяина, кутаясь в плед, которым он меня заботливо накрыл, и заявляю появившемуся в дверях мужчине, морщась от предсказуемости собственной реплики:
– Я не понимаю, зачем мне жить? Я столько лет живу ради него, с ним...
– Вы о Максиме? О муже?
– старик осторожно садится на краешек дивана.
– Я сказать вам должен... Он приходил. Был настойчив, даже несколько зол, - Михаил Аронович говорит с неохотой, словно вынужден сообщать мне то, что хотел бы скрыть.
– Он приходил?
– тяну плед на плечи, хочется спрятаться. Как же иначе? Конечно, искал меня, чтобы уговорить, переубедить, обмануть...
– Да. Приходил. Дважды. Первый раз часа через три, как я вас усып... спать положил. Второй раз час назад.
– Сейчас что? Какой день? Вчерашний?
– глупость своего вопроса понимаю не сразу.
– Вы пришли вчера, в пятницу, около четырех часов дня. Сейчас восьмой час вечера, суббота.
– Я спала больше суток?
– удивляюсь вяло и начинаю торопливо говорить, схватив соседа за сухую горячую руку:
– Понимаете, я его люблю. С двенадцати лет люблю. А он... Мы столько лет вместе... были... А теперь?
– Это, конечно, не мое дело, милая, но все-таки... Что собственно случилось?
– старик заглядывает в мои глаза, пытаясь понять то, что и так понятно.
– Максим мне изменил... изменяет, - облечь в слова произошедшее оказалось непросто, тем более я не знала, какое время надо использовать к этому глаголу, прошедшее или настоящее? И что страшнее: это было или это есть сейчас? И главное, что теперь будет?
– Вы можете мне все рассказать, я же врач. Варя, это важно - суметь зафиксировать
– К пониманию чего?
– спрашиваю, скрипя зубами, до боли сведя челюсти. Чем настойчивее говорит Михаил Аронович, тем сильнее меня раздражает то, что он говорит.
– Я не хочу ничего понимать. Ни-че-го! Вы знаете, как это? Не хотеть ничего, потому что раздавлен? Потому что больше всего на свете хочешь исчезнуть. Раствориться. Не быть. Не существовать.
– Вы не представляете, насколько хорошо я вас понимаю, девочка моя, - старик смотрит не на меня, а на фотографии моей бабушки.
– Потеря уверенности в том, что вас любят, это очень страшно. Но гораздо страшнее разочарование в человеке, которого любишь. Я сумел этого избежать. Кто сказал, что ваша любовь должна быть взаимной? Да, так хочется. Но так получается не всегда. Послушайте меня, я старше вас на пятьдесят один год. Я мог бы быть вашим дедом, - голос старого врача дрогнул, он замолчал ненадолго.
Я беспомощно вздохнула, ощутив глубину и силу его страданий. Да, я догадывалась, что Михаил Аронович не просто друг детства, юности и всей жизни моей бабушки. Вернее, понимала, что для Елизаветы Васильевны Дымовой он просто друг, а вот для него... Какая все-таки сложная и непонятная штука - жизнь...
– Что вы хотите мне сказать?
– нервно стискиваю края пледа, до боли сжав кулаки.
– Что так бывает? Что надо искать компромисс? Что еще не все потеряно? Мне не нужны лекции о прощении и понимании.
– Лекции?
– обиженно спрашивает старик.
– Когда это я читал вам лекции? Просто советы друга, врача, психотерапевта...
– Какой ваш совет вернет все, как было?!
– я кричу шепотом, именно кричу.
– Он был моей жизнью. Простить я не смогу. Смысл притворяться, если не вытравить из памяти ее, их взгляды, поцелуи? Что вы скажете в утешение? Нельзя жить жизнью другого человека? Ошибочно растворяться в нем без остатка? Бессмысленно требовать любви такой же силы, что твоя? Мне не шестнадцать, я взрослая женщина. Умом я все понимаю. И сейчас скажу глупость, но это моя правда: я жить без него не могу и не хочу, но и глотать его правду не собираюсь.
Сказала это и поняла: так оно и есть.
– Человек сам кузнец своего несчастья, - устало шутит Михаил Аронович.
– Никто не сделает вам больнее, чем вы можете сделать себе. Это ваше решение, не его. Вы его даже не выслушали.
Нет! Меня аж затрясло от злости, гнева и бессилия. Я увижу его, его глаза, почувствую его запах, силу рук на своем теле - и у меня будет не просто истерика, а удар. Этими глазами он смотрел на нее с любовью, этими руками он ее обнимал, этими губами...
Он не сможет меня убедить, уговорить, разуверить. Но сама эта встреча сейчас невозможна, на нее нет никаких сил.