Вернуть мужа. Стратегия и Тактика

Володина Жанна

– Почему?
– искренне недоумеваю я, не понимая подтекста, предлагаемого для расшифровки старым врачом.

– Варенька, - осторожно начинает Михаил Аронович, - как ваш старый друг, почти дедушка, я должен вас предупредить, предостеречь и, как бы странно и противоречиво это ни звучало, успокоить.

– Не понимаю, - бормочу я.
– Что вы хотите этим сказать?

– Только то, что Максиму очень повезло - он встретил вас в тот самый момент, когда мог совершенно ожесточиться и, я бы сказал, уподобиться своему отцу. Смею предположить,

что Константин Витальевич воспитал, нет, не воспитал - вырастил себе достойного во всех смыслах преемника. Имеющего все достоинства отца, умеющего безжалостно пользоваться всем арсеналом его возможностей и способностей воздействовать на людей и обстоятельства.

– Это плохо?
– замираю я, вспомнив, как Максим признавался мне в том, что использовал в своих, не понятных мне интересах и отца, и Настю, и, как оказалось, меня.

– Это логично, обоснованно и ожидаемо, - вздыхает Михаил Аронович, кутая меня в шотландский плед.
– Только это не должно вас пугать.

– Почему?
– спрашиваю я по-детски, чувствую себя защищенной под этим старым пледом в этом, похожем на дворец, великолепном кабинете.

– Потому что это вызвано не эгоизмом, а обстоятельствами и любовью, - гладит меня по голове мудрый старик.
– И это очень важно, Варя! Мотивы наших поступков, выбор средств для достижения цели.

– Все средства хороши?
– догадываюсь я, тут же расстроившись.

– Вовсе нет!
– возмущается Михаил Аронович.
– Просто Максим не пойдет на сговор с совестью, как бы это ни выглядело со стороны. И дело вовсе не в кристальной честности. Я за свою долгую жизнь не встретил ни одного человека, обладающего таким великолепным достоинством. Уверяю вас, когда о человеке говорят, что он кристально честен, всегда преувеличивают.

– Я понимаю, - соглашаюсь я с ним, - совесть нужна обычному человеку, а не человеческому идеалу. Зачем идеалу совесть?

– Я вам больше скажу. Иногда, чтобы справиться с тенями, надо самому стать тенью. Хотя ханжи и теоретики, никогда не попадавшие в ситуацию подобного выбора, будут пафосно кричать вам, что надо тащить проклятые тени на свет, - начинает заметно волноваться мой старый друг.
– Не верьте, моя дорогая девочка! Легко советовать попавшему в капкан зверю не ходить на прогулку в лес, когда тому уже перебило лапы. Заметьте, как много советчиков в любви - все знают, как любить правильно. Много советчиков и в выборе - это те, кому не надо выбирать самому.

– Вы меня агитируете за советскую власть?
– шучу я, используя старую папину шутку.

– Я вас предупреждаю, - просто отвечает Михаил Аронович.
– Но боюсь напугать, поэтому стараюсь объяснить каждое слово, каждый его смысловой оттенок.

– Объяснить что?
– трясу я кудрями.
– Что Максим не перенял волчью натуру своего отца? Я это и так понимаю сама.

Михаил Аронович странно смотрит на меня и грустно улыбается:

– Не понимаете. Не потому что наивны.

Не потому что доверчивы. А потому, что раньше не сталкивались с тем, каким Максим может быть, а иногда и должен быть.

– Каким? Жестким и злым?
– спрашиваю я совершенно спокойно.
– Это не страшно, поверьте. Есть вещи пострашнее.

– Есть, - соглашается врач.
– Вам, филологу, ближе и понятнее переносный смысл, метафоры, символика, аллегории. Так вот. То, вернее, тот, кто пострашнее, - это совсем не Константин Витальевич. Он себе льстит. Это не он Серый Волк.

– А кто?
– хочется, как в детстве, залезть под одеяло с головой, там, в этой норке, не страшны серые волки.

Михаил Аронович снова гладит меня по голове:

– Настоящий волк в вашей сказке - это... Максим.

Прочитав в моих глазах все: от недоверия до возмущения - старик продолжает говорить скрипучим старческим голосом, словно читает внучке сказку на ночь:

– Но это другой волк. Сильный, голодный. Волк-однолюб. Вы же знаете, что волки, как и лебеди, создают себе только одну пару и на всю жизнь. Парадокс, Варенька, но собака - любимейшее человеком существо, очень, как бы это сказать, свободное в парных отношениях. А волк не может себе этого позволить. Он почти не приручается и не поддается дрессировке. Вы видели в цирке волков? Львы, тигры, пантеры, леопарды. Но не волки.

– И что мне с этим делать?
– шепотом спрашиваю я, поежившись.

– Любить - если любите. Уйти - если сможете. Остаться - если верите. Но в борьбе за самку и за свободу волк может перегрызть не только всех вокруг, но и собственные лапы, - жестко отвечает Михаил Аронович и тут же смягчает свой ответ.
– Но это все лирика, Варенька. Попытка украсить психоанализ. Наши с вами фантазии на ночь глядя, мои стариковские ассоциации. Возможно, это профессиональное наложение такие шутки с сознанием устраивает.

Мое сознание услужливо предлагает мне картинку: связанные тараканы с кляпами во рту усиленно пытаются выбраться из пут и совершить побег. Партизаны выставляют двойной караул.

– Михаил Аронович, - наконец решаюсь я.
– Вы можете рассказать мне о моем дедушке?

Старик напрягается и садится прямо, словно ученик на уроке, получивший замечание за плохую осанку. Помолчав несколько минут, старый врач встает и отходит к своему столу. Достав что-то из верхнего ящика, возвращается ко мне на диван.

– Вот, Варвара Михайловна, ответ на один из ваших вопросов.

Это книга. Томик стихов Омара Хайяма. В книге сложенные вчетверо листки бумаги. На одном знакомым каллиграфическим почерком Михаила Ароновича написан текст стихотворения:

Я пришел к мудрецу и спросил у него:

"Что такое любовь?" Он сказал: "Ничего".

Но, я знаю, написано множество книг:

Вечность пишут одни, а другие - что миг...

То опалит огнем, то расплавит как снег,

Что такое любовь? "Это все, человек!"