Вернуть мужа. Стратегия и Тактика
Шрифт:
– Что ты чувствуешь к этой... Насте?
– хрипло спрашиваю я, своим вопросом вдохновив партизан, вселив в них веру в победу.
– Чувствую?
– Максим удивленно смотрит на меня, не отпуская из своих рук.
– Я бы не стал использовать этот глагол.
– Мне жаль эту девушку. Она пешка в игре нашего с ней отца и в моей, к моему стыду, тоже. Но иначе нельзя. Она сама решилась на этот спектакль. Когда задумываешь играть чужими чувствами, будь готов, что будут играть твоими.
– Вашего с ней отца?
– вырываюсь я из его объятий.
–
– Я прекрасно помню, что я говорил. Эти слова - роковая моя ошибка. И, видимо, за нее я расплачусь тобой, если ты так решишь. И никого, кроме себя, я в этом не виню. Сутки! Мне нужны были одни сутки, чтобы он вышел на тебя и убедился в том, в чем я хотел его убедить. Я думал, что защищаю тебя. Я снова ошибся. Неинформированные люди принимают такие действия за манипуляцию. Я думал, что манипулирую им, а сейчас, в эту самую минуту, понимаю, что ты обязательно решишь, что я манипулирую тобой.
Максим отпускает меня и устало трет свое лицо ладонями, словно пытается стереть несуществующую грязь. Я потрясенно молчу, но мысленно продолжаю вдохновлять своих отважных партизан: "Продержитесь еще чуть-чуть!"
Плюгавенький бесится, брызжет слюной, бегает вокруг дерущихся тараканов и пытается поддержать их моральный дух.
– Я просто хотел, чтобы эта грязь тебя не коснулась. И вместо этого затянул тебя в самую гущу. Я добился от него того, чего хотел. Он думает то, что я позволил ему думать.
– Отец?
– спрашиваю я, почувствовав, что у меня заболело горло, словно я за эти несколько минут заразилась каким-то ужасным вирусом.
– Отец, - подтверждает Максим.
– Пока он уверен, что ведет эту партию, я контролирую ситуацию.
– Настя?
– распространеннее формулировать вопросы не получается. Всей кожей ощущаю: да, это его война, от которой он так хотел меня спасти, но затащил в самую гущу сражения.
Партизаны забирают оружие у плененного противника.
– Настя - моя сестра по отцу. Но я не испытываю к ней нежных братских чувств. Пока не получается, и вряд ли получится.
– Тест?
– удается задать второй вопрос.
– Настоящий тест у меня. У отца на руках поддельный тест. Поскольку делал исследование его доверенный человек, он считает его настоящим, - объясняет Максим.
– Зачем тебе, чтобы Константин Витальевич думал, что Настя не его дочь?
– спрашиваю я, наблюдая, как мои партизаны связывают пленных и засовывают им в рот кляпы.
– Это длинная и некрасивая история, - отвечает Максим, протянув руки, чтобы взять мои, но передумав и не взяв.
– Это реально разговор на несколько часов. Я могу сейчас только честно признаться в следующем.
Максим останавливается близко-близко от меня, я ловлю его рваное дыхание, чувствую его боль, досаду, печаль:
– Мне было нужно, чтобы отец поверил в то, что я рад обретенной сестре настолько, что эмоционально
– Париж?
– задаю я самый главный вопрос.
– Я начал терять тебя и торопиться. То, что я планировал сделать за пару недель, теперь надо было сделать гораздо быстрее. Мне нужна была встреча с человеком, воспитавшим Настю как свою дочь. Не письмом, не по телефону, а личная. И я добился того, чтобы Настя ее устроила. Больше никаких целей у этой поездки не было.
– Тогда в кафе...
– начала я и замолчала, боясь расплакаться.
– Тогда в кафе за соседним столиком сидел помощник отца. Слезы Насти были абсолютно настоящими. Она действительно беспокоилась о своем женихе, истерила. В присутствии соглядатая я намеренно преувеличил силу своих ответных эмоций. Но в это время в кафе пришла ты. Если бы я знал, что так получится! Я проклял себя за свой артистический порыв!
– Еще раз, Максим!
– твердо говорю я, вернув себе способность говорить полными предложениями.
– Настя - сестра или не сестра?
– Настя - моя сестра по отцу. Отец думает, что она не его дочь. Я специально создал у него такое впечатление. Обмануть его было непросто, но я это сделал, - Максим смотрит мне прямо в глаза, не отводя взгляда.
– Была возможность уберечь тебя от всей этой информации до поры до времени, и я этой возможностью воспользоваться. Если бы ты не пришла в кафе, у меня это получилось бы. Я просчитался во всем. Своими руками отправил тебя в Вовкины объятия. И ревность снесла мне крышу. Дальше я только и делал, что уничтожал все, что было мне дорого, все, что я люблю больше жизни.
"Хозяйка! Что с пленными делать?!" - спрашивают меня в унисон два партизанских главаря.
"Не отпускать!" - кричу я, дурея от шальной радости, действующей на меня, как сильный наркотик.
– Максим!
– начинаю говорить я, сама сделав шаг навстречу и положив свои дрожащие руки на его дрожащие плечи.
– Вовка...
– Я пришел сказать, что отпущу тебя. Смирюсь с вашей любовью. Это мое наказание за все, что я натворил за последние несколько месяцев, а особенно за эти три недели, - горячо шепчет Максим в мое эрогенное левое ухо.
– Даже если это уничтожит меня.
– Вовка, - снова терпеливо начинаю я, чувствуя, что от моего терпения зависит уровень его нетерпения.
– Я не знала, что он так давно...
– Влюблен? Любит тебя?
– снова нетерпеливо перебивает Максим, целуя мои ладони.
– Да. Игорь сказал, что Вовка влюбился сразу, что вы все это видели, - я стараюсь говорить, аккуратно подбирая слова.
– Это я влюбился сразу, - выдыхает Максим.
– Могу спорить, что на пару секунд раньше него.
– Теперь это не важно, - я отбираю у Максима свои руки, потому что под его губами ничего не соображаю.