Вернуться в сказку

Hioshidzuka

Впрочем, именно благодаря своеволию Танатоса они здесь и оказались. Впрочем, как и вредности Асбьёрна. И любопытству Йохана. Деифилия точно этой вылазки не одобрит. Хорошо ещё, если с ней рядом не будет того странного белобрысого субъекта, что смотрит на неё так странно, когда она узнает. Нет, всё же — если она узнает. Надо попытаться всё это скрыть.

Бежать становится чуть легче, и у Асбьёрна от радости едва не начинает кружиться голова. Он, впрочем, старается ни на секунду не останавливаться — промедление может стоить ему жизни. Правда, тогда тот белобрысый субъект, увидев слёзы — если та, конечно, будет плакать о

кончине своего младшего непокорного и язвительного братишки — Деифилии, обязательно каким-нибудь зверским способом убьёт Йохана и Танатоса. На это бы Асбьёрн был не против посмотреть. Хотя… Нет. Белобрысого он любил ещё меньше, чем этих двоих.

Добежал. Вот он, тот столб, который точно здесь не рухнет благодаря чарам «чернокнижника». Впрочем, до настоящего чернокнижника Танатосу было так же близко, как тому белобрысому голубоглазому нахалу до взаимности от Деифилии. Это Асбьёрна не могло не радовать. Мальчишка цепляется руками за столб и чувствует восторг, который так давно не посещал его. Йохан смотрит на ребёнка взволнованно, а Танатос лишь посмеивается. Впрочем, Асбьёрну уже всё равно. Он спасён. Спасён. Осталось совсем чуть-чуть — подождать, когда плиты снова восстановятся (подумать только, эта вся гадость периодически восстанавливается), и добежать уже до своих друзей. Мальчишка смотрит вниз и с удовлетворением замечает там чьи-то раздробленные кости. Подумать только — там мог бы лежать сам Асбьёрн, если бы чары не были наложены на этот столб.

— Танатос! — кричит мальчик. — Ты просто гений, хоть иногда и засранец!

И вот — каменные плиты снова появляются. Асбьёрн чуть-чуть медлит — кажется, «чернокнижник» говорил что-то про то, что нужно немножко подождать, прежде чем снова начинать бежать — и снова начинает свой путь. На этот раз он короче. Танатос смотрит на него с каким-то азартом — словно ставки делал на то, что Асбьёрн добежит. Этот «чернокнижник» бывает до жути азартен, хоть и старается лишний раз не просаживать деньги в кабаках. Впрочем, ещё он довольно удачлив. И вполне способен в хорошие дни выиграть деньги, на которые можно купить половину какой-нибудь деревушки. Зато в плохие дни Танатос способен просадить столько, сколько всей их нищей братии никогда не светит. Ну, разве что, когда выиграет эти деньги Танатос. Или когда белобрысый гад принесёт какие-то странные цацки Деифилии.

Ещё шаг — и Асбьёрна подхватывают под локти на удивление сильные руки Йохана. И вот — он уже стоит на твёрдой земле. Йохан хватает его за шиворот, отвешивает подзатыльник, а потом обнимает. От Йохана всегда приятно пахнет. Мятой. Вот от Танатоса может пахнуть чем угодно — потом, кровью, едой. Часто от Танатоса пахнет хлебом. Притом — горелым. От Деифилии пахнет какими-то цветами, названия которых Асбьёрн никогда не знал. От белобрысого гада — Мира — пахнет золотом и сталью, властью, кровью и душами. Асбьёрн утыкается носом в плечо Йохану и чувствует, что готов разреветься, как малолетка. Притом — от счастья.

— Я, в первую очередь, засранец, мой дорогой Асбьёрн! — смеётся Танатос, подходя к ним обоим и легонько щёлкая мальчишку по лбу. — А уже потом — гений!

Асбьёрну хочется лягнуть Танатоса ногой куда-нибудь в колено. И посильнее — этот грязный оборванец смеет ещё и спорить с Асбьёрном тогда, когда тот находит в себе силы как-либо теплее отнестись к Танатосу. Этот… Этот паршивец смеет утверждать, что гений он

только потом? Да если Асбьёрн это заметил, это уже совершенно неважно. Музыкант вдруг тоже начинает смеяться и прижимает к себе маленького оборотня покрепче.

Мальчишке вдруг снова вспоминается тот белобрысый субъект. Драхомир, Мир, Драгоценный — как его только не называли. Во гад! Асбьёрну совершенно не нравится то, что этот — как бы его ни называли — околачивался рядом с его сестрой! От него пахнет душами… Этот голубоглазый — охотник на души. Подумать только — насколько это могло быть опасно для Деифилии! У той замечательная душа, пусть она иногда и бывает букой. Девчонки все такие. Но всё же Деифилия лучшая из всех них. Хелен Асбьёрн никогда девчонкой не считал — та была скорее товарищем по играм, которого трудно обозвать девчонкой. Но то, что Деифилия была девчонкой, дела не меняло — душа у неё была самая превосходная! Даже сам Драхомир это признавал — ух, как мальчишке порой хотелось всадить ему кинжальчик промеж глаз!

— Мелкий, ты к его словам прислушайся! — хохочет Йохан. — Гений он в исключительных ситуациях, а засранец он постоянно!

Они смеются. Теперь всё позади. Всё то, ради чего и была совершена эта потрясающая глупость. Как бы этот Мир про всё это не узнал… Асбьёрну тогда крепко от него достанется — за то, что сестра мальчика могла бы переживать из-за исковерканного трупа младшего несносного братишки. И вовсе неправда, что Асбьёрн несносный. Несносный в их братии именно Танатос. Ну и Драхомир — просто невозможный ублюдок. Остальные из них люди вполне так даже ничего. Чаще всего. Иногда… Изредка бывают.

Йохан… Йохан Асбьёрну нравился — спокойный, умный, рассудительный, добрый. Он никогда не приставал к Деифилии. Даже в шутку. Пожалуй, Йохан был самым умным и ответственным из всего «Сонма». Да уж… Глупую шутку Танатоса, разумеется, все оценили. Какой из них — тринадцати — сонм? А уж тем более — Сонм. Сонм — это когда хотя бы тысяча участников. Ну, хотя бы сотня. А не тринадцать. Из которых три инвалида, три девушки и один подросток. Хотя, конечно, да — дел они творили предостаточно. А та глупость была сказана Танатосом в то время, когда им всем пришлось сжигать какую-то деревушку. Из-за чудовищных карточных долгов горе-чернокнижника. Можно было и сонмом назваться. Сонмом саранчи. Кто знает, потянут ли они что-то большее?

Комментарий к II. Глава тридцать пятая. Великодушие.

*Канцлер Ги – Горные ведьмы

========== II. Глава тридцать шестая. Скорбь. ==========

Тихо дремлют боги

В духоте безгласной,

Звезды с небосклона

Падают с песок.

А душа в дороге,

В сумерках неясных,

И от предсказаний

Кровь стучит в висок…

И хоть не видно ничего

В дыму и грохоте битв —

Всего один простой исход

Мне ведом:

Что ты оставишь для врагов

Лишь горечь скорбных молитв,

А сам познаешь торжество

Победы.

Не ответят боги,

Просто или сложно

Быть опорой трона —

Ты узнаешь сам.

Власть — удел немногих,

Оттого, возможно,

Так идет корона

К рыжим волосам.

И видеть я тебя готов

В стальном мерцании спиц:

Ты мчишься ветром по чужим

Дорогам.

От моря топких берегов

И до нубийских границ

Ты будешь равно и жрецом

И богом.