Вернувшиеся

Мотт Джейсон

— Да, — согласился Харольд. — Макс выглядел хорошим мальчиком.

— Он был другим? — нахмурившись, спросил Джейкоб.

— Что ты имеешь в виду? — уточнил его отец.

Джейкоб редко говорил о себе и своих друзьях, хотя каждый человек на планете хотел услышать именно это — рассказы «вернувшихся» об их восприятии мира.

— Он сильно изменился после «возвращения»?

— Я не знаю, сладенький, — ответила Люсиль.

Она взяла сына за руку — ей вспомнилось, что так часто делали люди в художественных фильмах. В последнее время она почти не отходила от телевизора.

— Я не была знакома с Максом, — сказала она. — Это вы

с папой водили с ним компанию.

— Мы тоже почти не знали его, — произнес Харольд, стараясь не выдавать свою антипатию к покойному мальчику.

Джейкоб повернулся и посмотрел ему в глаза.

— Но ты считаешь, что он был другим?

— Другим по отношению к кому? С какого момента жизни?

Вопросы повисли в воздухе, словно туман. Харольд действительно хотел услышать ответы сына: то, как Джейкоб признает, что его друг Макс был раньше мертвым — что мир вошел в странную фазу развития, породив пугающий и неестественный феномен «вернувшихся». Он хотел услышать, как Джейкоб признает, что он не был тем маленьким мальчишкой, который умер 15 августа 1966 года. Харольд нуждался в подобных словах.

— Я не знаю, — ответил Джейкоб.

— Конечно, не знаешь, — вмешалась Люсиль. — Лично я уверена, что Макс не был другим. И в тебе тоже нет ничего необычного. Вы просто являетесь частью великого и прекрасного чуда. Это не Божий гнев, как говорят некоторые глупые люди. Это Его благословение.

Люсиль подтянула сына к себе и поцеловала в лоб.

— Ты мой любимый мальчик, — сказала она.

Ее седая челка упала на лицо.

— Добрый Господь позаботился о нас и вернул тебя домой. Как я и просила Его.

На обратном пути Люсиль была так расстроена, что весь мир казался ей расплывчатым, как будто она плакала. Фактически она плакала, хотя не осознавала этого. Грузовик въехал во двор, и его громкое рычание затихло. Перед ней возвышался деревянный дом, безлюдный и жаждавший проглотить ее в свое чрево. Старуха вытерла глаза и тихо выругала себя за слезы.

Люсиль вытащила из кабины пустые пластиковые контейнеры, в которых она приносила еду для Джейкоба, Харольда и агента Беллами. С некоторых пор питание этих троих человек стало ее приоритетной задачей. Она считала, что хорошая пища не только делала их сильнее, но и облегчала бремя навалившихся бед. Если бы люди хорошо питались, мир не был бы таким грубым, подытожила она свои мысли.

Люсиль Эбигейл Дэниелс Харгрейв никогда не нравилось одиночество. В детстве ее дом был полон людей. Она являлась младшим и десятым отпрыском большого семейства. Их небольшой коттедж, расположенный на окраине Ламбертона в штате Северная Каролина, едва вмещал такую ораву. Отец работал в лесозаготовочной компании, мать служила горничной у довольно богатого землевладельца. Когда появлялась возможность, она подрабатывала швеей — в основном чинила старую одежду.

Ее отец никогда не говорил о матери плохих слов, а мать всегда относилась к отцу по-хорошему. За годы семейной жизни с Харольдом Люсиль поняла, что уважение к супругу было верным знаком долговременных отношений. Все поцелуи, букеты и подарки не означали и плевка, если муж обговаривал жену или супруга распространяла сплетни о своем благоверном.

Подобно многим людям, она потратила большую часть жизни на воссоздание детства. Она пыталась повторить его, словно время не было всесильным. Но

из-за тяжелых родов Джейкоб был ее единственным ребенком, хотя она не сожалела об этом. Даже в тот день, когда доктор сообщил ей печальную новость, Люсиль лишь кивнула головой, зная — а она как-то знала, — что Джейкоба будет достаточно.

В течение восьми лет она считала себя счастливой матерью. Потом полвека была женой, баптисткой, любительницей ввернуть забавное и редкое словечко, но только не матерью. Слишком много времени прошло между этими разными этапами жизни.

И вот теперь возвращение Джейкоба заставило ее забыть о прежних горестях. Время, проводимое с ребенком, не поддавалось синхронизации. Оно было более идеальным, чем прежде. Оно несло с собой жизнь в том виде, в каком ей полагалось быть все прошлые годы. Похоже, она поняла, что дарили людям «вернувшиеся». Остаток вечера Люсиль провела без слез. Ее сердце не было таким тяжелым, и даже сон пришел к ней с необычной легкостью.

Той ночью ей снились дети. Когда пришло утро, у нее возникло страстное желание приготовить что-нибудь вкусненькое.

Руки Люсиль летали под вытяжкой. На плите уже жарился бекон для яичницы. На задней конфорке пыхтел горшочек с овсяной кашей. Старуха посмотрела в окно. Ее не покидало чувство, что кто-то наблюдал за ней. Конечно, во дворе никого не оказалось. Она вернулась к плите и готовившимся блюдам.

Отсутствие Харольда создавало ряд неудобств. Однако больше всего Люсиль расстраивало то, что она не знала, сколько пищи требовалось для одной персоны. Нельзя сказать, что она не скучала о муже — ужасно скучала, — но ей было стыдно выбрасывать еду в контейнер для мусора. Дело усложнялось тем, что она не любила несвежие продукты, а ее холодильник, даже после доставки пищи в школу, по-прежнему оставался полным. Вкусовые рецепторы Люсиль отличались особой чувствительностью, и ей всегда казалось, что еда, постоявшая в холодильнике, приобретала неприятный привкус меди.

Она ежедневно привозила пищу в «школу» — в ужасный лагерь для непокорных людей и «вернувшихся». Ей хотелось, чтобы Джейкоб и Харольд были хорошо накормленными узниками. Но завтраки для них она не готовила. Последние двадцать с лишним лет машину водил только Харольд. За рулем Люсиль чувствовала себя настолько неуклюжей, что боялась ездить по дорогам, доставляя пищу в лагерь трижды в день. Поэтому завтраки она готовила лишь для себя — под присмотром опустевшего дома. И говорить она могла только сама с собой.

— Куда катится мир? — спросила она у окружавшей ее пустоты.

Звуки голоса, скользнув над деревянным полом, пронеслись мимо двери и небольшого стола, где Харольд держал свои сигареты. Они покинули кухню, с набитым едой холодильником и обеденным столом, за которым никто не сидел, отозвались эхом в других комнатах и поднялись вверх по лестнице к спальным, где больше никто уже не спал. Люсиль прочистила горло, словно хотела привлечь постороннее внимание, но ответом была лишь тишина.

Мне поможет телевизор, подумала она. По крайней мере, с включенным телевизором она могла бы притвориться расслабленной. С экрана будут литься смех, слова и музыка. Она сможет представлять себе гостей в соседней комнате и праздничную вечеринку наподобие тех, которые они годами проводили в своем доме — до того злополучного дня, когда Джейкоб утонул к реке и все удовольствия их жизни превратились в холод.