Верный меч
Шрифт:
Я был уверен, что он произнесет нечто подобное, и не собирался отступать.
– Она не его любовница?
– Повторил я.
– Конечно, нет!
– Тогда кто же она?
– Раньше она была женой короля, - в голосе Гилфорда звучало нетерпение.
– Короля Гийома?
– Спросил я растерянно.
Насколько я знал, он всегда был женат только на одной женщине, Матильде.
– Узурпатора, - сказал священник, его щеки залила краска.
– Гарольда Годвинсона.
Такое мне и в голову не приходило.
– Что может связывать Мале с женой узурпатора?
– А тебе какое дело?
– Голос Гилфорда сорвался
– Это личное дело виконта, я причастен к нему, как его капеллан. Тебя это не касается. Ты простой рыцарь, продажный меч. Ты не что иное, как слуга!
Я собирался открыть рот, чтобы ответить - это мое дело тоже, потому что я командир нашего отряда - но его последние слова подняли во мне такую волну возмущения, что я полностью сосредоточился на том, чтобы совладать с собой.
– Оставь меня, - лицо Гилфорда по-прежнему было красным.
– Иди к своим людям. Мы выезжаем завтра на рассвете. Я не хочу никого из вас видеть до тех пор.
Я колебался, подыскивая слова, которые смогу должным образом передать мое отвращение к нему. Продажный меч! Слуга!
– Уходи, - повторил он.
Бросив на него последний взгляд, я повернулся и хлопнул дверью.
24
Следующий день прошел в относительном спокойствии. Я не разговаривал с капелланом, он не разговаривал со мной, мы оба сосредоточенно глядели на дорогу поверх лошадиных ушей. Несколько раз я встречал его взгляд, но он выражал только презрение. Но если он ожидал, что я предложу ему извинения, то должен был остаться сильно разочарованным, потому что я не сказал ничего, что не считал несправедливым.
И все-таки я не приблизился к пониманию, какие дела могли быть у Мале с этой монахиней Эдгитой, и почему они оказались настолько важны, что он послал к ней людей через половину королевства. Тот факт, что она оказалась вдовой узурпатора, казался мне весьма значительным, но я не мог понять, как она может влиять на нынешние события в Англии. По крайней мере, это было все, что мне удалось вытянуть из священника, чья решимость держать нас в неведении стала опасным испытанием для моего терпения. Но я собирался получить все ответы, как только мы достигнем Уилтуна.
Я ничего не стал рассказывать остальным, потому что все еще был зол на них. Я злился на Эдо, который прочел мне проповедь о доверии. Злился на Радульфа, устроившего переполох в пивной. И на Уэйса, от которого до сих пор ожидал больше здравого смысла. Я не считал, что они заслуживают знать то, что мне удалось раскопать. В любом случае, скоро все это закончится, мы поедем назад в Лондон, а оттуда в Эофервик. Если они так хотят сражаться, они обязательно получат такую возможность, пока Мале еще держится, напомнил я себе.
Холмы перед нами поднимались и опускались, как складки на земной мантии, каждая долина казалась зелено-коричневым гобеленом, переплетенным серебряными нитями речушек и ручьев. Один или два раза мы видели вдалеке среди деревьев пятнистых оленей, они стояли неподвижно, как статуи, повернув в нашу сторону головы; мы бы так и не заметили их, если бы они не решили перейти дорогу прямо перед нами: три, четыре, пять прекрасных животных, следующих друг за другом.
А древняя дорога все тянулась на запад, казалось, что она не имеет конца. Какими же великими строителями были римляне, думал я, если их творения выдержали напор стольких веков. И все же, как сказал
Был уже вечер, когда мы наконец свернули с дороги в местечке, которое Гилфорд назвал Серобиргом. Независимо от причин встречи с этой монахиней, он явно торопился, потому что то и дело бросал выразительные взгляды на плывущее к западу солнце, а потом на нас, словно призывая нас прибавить ходу, хотя мы и так проделали немалый путь в тот день. Было очевидно, что он тяготился нашим обществом, но было вероятно и то, что он, так же как и мы, с нетерпением ждал, когда закончится путешествие. Мале отправил нас из Эофервика одиннадцать дней назад, и кроме двух ночей, проведенных в Лондоне, мы все время были в дороге. Конечно, этот путь был пустяком по сравнению с теми маршами, которые мы проделывали во время военных кампаний, но армия идет медленно, редко делая больше пятнадцати миль от рассвета до заката, в то время как мы в некоторые дни преодолевали более тридцати. Такой темп трудно было выдерживать долго, особенно человеку вроде нашего Гилфорда, чья задница, как я предполагал, не привычна к длительному пребыванию в седле.
Когда римская дорога свернула на юг, мы в лучах заходящего солнца направились на запад. Дорога, по которой мы теперь ехали, была настолько разбита телегами и копытами лошадей, что часть пути нам пришлось проделать через лес; к тому времени, когда мы снова выбрались на дорогу, солнце полностью скрылось за холмами. Среди волокнистых фиолетовых облаков ярко светилась вечерняя звезда, и под ней из мрака в глубине долины поднимались в небо три каменные башни большой церкви. Здания вокруг нее образовали квадрат. Над одной из крыш курился дымок, конечно, это была кухня; длинный двухэтажный дом был, вероятно, дормиторием (2).
Уилтун. Итак, мы прибыли.
Здесь не было ни ветерка, ни звука. Я смотрел вниз на башни церкви, темным силуэтом вырисовывающиеся на фоне пылающих небес; их подножие было погружено в туман, поднимающийся с земли, и постепенно умиротворяющий покой проникал в мою душу. Давно знакомое чувство возвращалось из глубин памяти, из самых далеких ее закоулков. Ощущение Божьего присутствия в каждой капле росы, в каждой искре света.
Только теперь я понял, сколько лет прошло с тех пор, когда я в последний раз переступал порог монастыря. Сегодня я должен был войти туда снова, но уже не мальчиком, а человеком, сознательно отвергнувшим идеалы бедности, целомудрия и послушания, которые когда-то были предложены мне.
Дрожь пробежала по спине. Но тем не менее, даже покинув стезю духовного служения, я служил Богу сердцем и разумом. Почему же до сих пор я чувствовал себя виноватым?
– Танкред, - резко позвал Гилфорд.
Он спускался по тропе вниз, и я понял, что стою, глядя перед собой, а другие рыцари ждут меня.
– Едем, - сказал я им, следуя за капелланом по склону.
Мой крест казался непривычно тяжелым, серебро холодило кожу под рубахой.
Я глубоко вдохнул, позволяя прохладному воздуху с запахом сырой земли заполнить мои легкие, пытаясь очистить голову от сомнений. Мы здесь со священником, напомнил я себе, мы должны убедиться, что он доставит сообщение Мале, в чем бы оно ни заключалось. Пока мы не вернемся в Лондон, я не могу позволить себе думать о чем-либо другом.