Верный меч
Шрифт:
– Танкред!
Я не ответил и продолжал идти, пока не услышал шаги за спиной, и оглянулся, чтобы увидеть, как он догоняет меня. Следом за ним спешила монахиня, неловко подняв полы рясы, чтобы не запутаться в мокрой траве. Я знал, что не должен входить в пределы монастыря без сопровождения, но в тот момент мне было все равно. Я думал только о том, чтобы найти священника.
Эдо пошел рядом со мной.
– Гилфорд нам не обрадуется, - сказал он.
– Он не будет доволен в любом случае, - ответил я.
– Если бы он мог, давно избавился бы от нас. Но мы должны все узнать. Надоело
– Я думал, что мы ждем...
– ...когда приедет Эдгита, - закончил я за него.
– Сейчас она здесь.
Мы вошли в монастырь, двор которого с трех сторон был окружен церковью, дормиторием и, как я догадался по запаху свежего хлеба, трапезной. Перед нами шли две монахини, тихо переговариваясь друг с другом. Они дружно оглянулись, когда мы подошли ближе. Обе были довольно молоды - новенькие, скорее всего - круглолицые и невысокие, с прядями каштановых волос, выбившихся из-под платков. На самом деле они были достаточно похожи, чтобы быть сестрами или даже близнецами. Они отступили, позволяя нам пройти.
– Что будешь делать, когда найдешь его?
– Спросил Эдо.
– Еще не знаю.
– Я остановился и наклонился к нему, понизив голос.
– Я видел письмо Мале.
– Что?
– Поразился Эдо.
– Когда?
– Вчера вечером, - ответил я.
– Пока он спал, я зашел в его келью и прочитал.
– Ты...
– начал он, но запнулся. Без сомнения, он собирался упрекнуть меня за то, что я сделал это в одиночку, тем более, что именно он подал мне эту идею.
– Что там было?
Я огляделся, чтобы убедиться в отсутствии посторонних ушей.
– Ничего внятного. Всего два слова на латыни. Tutus Est. "Это безопасно".
– И что это значит?
– Я не знаю, - сказал я.
– Но Эдгита знает наверняка.
Двери дормитория не были заперты. Внутреннее помещение представляло из себя длинный сводчатый оштукатуренный зал. Узкие каменные ступени вдоль одной из стен вели наверх. Я выглянул посмотреть, ушли ли те две маленькие монашки, но никого рядом не было. Скорее всего, утром все были заняты в поле, около животных или на огороде.
– Сюда, - сказал я Эдо, направляясь к лестнице. Звук моих шагов по каменным плитам гулко отражался от круглых сводов, хотя и не заглушал голосов, раздававшихся сверху, громких, но все же бессвязных.
Я начал подниматься, Эдо не отставал. С каждым шагом голоса становились все громче. Их было два: один явно принадлежал капеллану, я узнал его хрипловатый голос, хотя по-прежнему не мог разобрать слов; другой женский. Она казалась взволнованной, даже расстроенной. Именно тогда я понял, что их голоса не просто звучат громко; они кричали друг на друга.
Я переглянулся с Эдо, и мы поспешили вверх по лестнице в широкий зал с низкими стенами и покатой крышей. Посреди него стоял длинный дубовый стол, а на полу лежали богато вышитые разноцветными нитями ковры. Личная столовая, догадался я, либо место для приема и развлечения гостей.
В дальнем конце виднелась дверь, голоса раздавались из-за нее. Доски пола тихо поскрипывали, когда мы огибали стол, и я очень надеялся, что мы не наделаем много шума, хотя и сомневался, что они могут что-то услышать за собственными
– Эдгита...
– Кажется, капеллан старался ее успокоить. Но его перебили.
– Heisminwer!
– Сказала Эдгита.
– Он мой муж, - прошептал Эдо, хмурясь от напряжения.
– Что?
– Я говорил слишком громко, и он махнул на меня рукой.
Это было совсем не то, чего я ожидал. Мой муж. Мужем Эдгиты был Гарольд, так что же Гилфорду было нужно от узурпатора?
– Hit is ma thonne twegra geara faece, - крикнулаона.
– For hwon waere he swa langsum?
– Два года, - перевел Эдо. - Что-то про то, что прошло больше двух лет. Остального я не разобрал.
После вторжения прошло больше двух лет, подумал я. Не это ли она имела ввиду?
– Thubistnithing, - закричала женщина, потому что священник попытался протестовать.
– Thuandthinhlaford!
Nithing. Это слово было знакомо. Разве сам священник не использовал его совсем недавно?
– Что она сказала?
– Спросил я Эдо.
Он покачал головой, глядя на дверь. Я другой стороны послышались шаги.
– Быстро, - прошипел он.
– Уходим.
Я повернулся и шагнул к лестнице, но совсем позабыл о столе за спиной. Я врезался прямо в него, и он со скрежетом проехал по половицам. Проклиная свою глупость, я наклонился вперед. Прежде, чем я успел выпрямиться, дверь распахнулась.
На пороге стоял Гилфорд.
– Танкред, - сказал он.
– Эдо.
– Несколько мгновений он казался смущенным, потом на его лице отразился гнев.
– Я же приказал вам остаться.
Я не собирался обращать на него внимание, но за его спиной появилась жена клятвопреступника: женщина средних лет, достаточно привлекательная для своего возраста. Невысокая и хрупкая, с молочно-белым лицом и длинной, изящной, как у лебедя шеей. Было нетрудно понять, что такой человек, как Гарольд Годвинсон, находил в ней. Но сейчас ее глаза были полны слез, щеки были мокрыми и блестели при свете свечей; сам того не желая, я почувствовал внезапный укол жалости к ней. Что ей наговорил священник, если вверг ее в такую печаль?
Потом я увидел, что она прижимает к груди лист пергамента с закрученными краями, словно стремящимися вновь принять форму свитка. Это должно было быть то самое письмо, которое я прочитал в комнате священника вчера ночью. Неужели это оно так огорчило ее?
– Почему вы здесь?
– Гилфорд говорил требовательно.
– Вы подслушивали?
Я колебался, пытаясь придумать причины для присутствия здесь, но ничего не шло на ум. Молчание затянулось, и я чувствовал, что пора сказать хоть что-нибудь, чтобы прервать его, когда снизу раздались тревожные крики. Я посмотрел в сторону лестницы и встретился взглядом со старой Бургиндой. Она указывала на нас, а рядом с ней стояла Синхильд, настоятельница, ее глаза неотрывно глядели на нас.