Вершины держат небо
Шрифт:
– Что ты имеешь в виду? – спросил Матейченков.
– Боевики резко изменили поведение. У меня накопилось много данных, вот статистика, – он протянул генералу несколько листиков бумаги, густо исписанных аккуратным почерком полковника.
Матейченков внимательно просмотрел их.
– Твои выводы? – поднял он глаза на Петрашевского, сидевшего за столом напротив.
– Общий вывод таков: чеченцы перестали пренебрегать «мелкой дичью», охотятся на все, что движется.
– Вряд ли это делается по собственной инициативе.
– И я так полагаю, Иван Иванович. Видимо,
…Да, Матейченков и Петрашевский не ошиблись. Раньше боевики стремились к тому, чтобы выводить из строя крупные российские колонны с вооружением, боеприпасами и солдатами. Разными способами выведывали пути их следования, строили завалы и баррикады, закладывали противотанковые фугасы и радиоуправляемые мины.
Частенько у чеченцев получалось, что овчинка не стоит выделки. Наша контрразведка, особенно в последнее время, начала работать неплохо, были успехи и у разведчиков, в основном благодаря большой организационной работе полковника Николая Петрашевского. В итоге их затраты на разгром очередной колонны вылетали в трубу, а завалы, засады и тщательно замаскированные мины оказывались ударом по воздуху.
Да и потери в живой силе и технике они начали нести чувствительные. Помимо всего прочее, эти факты имели и немалое пропагандистское значение: население Чечни, уставшее от войны и насилий, видя нередкие неудачи боевиков, начало отворачиваться от них.
Все это, по видимому, и заставило боевиков изменить тактику. Если ранее они охотились за крупными колоннами, то теперь – гораздо чаще – за одиночными машинами, более того – за одиночными солдатами.
– Причем зачастую боевики даже не знают, кто находится в машине, – заметил Петрашевский.
– Думаю, их это не интересует.
– Конечно. Видят, что машина федералов – и обстреливают, подрывают на мине и так далее. То же относится и к нашим солдатам и офицерам, – добавил Николай Константинович.
– Особенно удобно им проводить такие диверсионные действия в Грозном, – сказал генерал.
– Из-за подземных коммуникаций.
– Ну да.
– Теперь сам видишь, Николай, насколько нам важно и своевременно заняться сейчас подземельем.
– Для того и иду туда.
– Смотри только, не гусарствуй. Ты нужен нам живым, а не мертвым, – произнес генерал Матейченков часто повторяемую им фразу. Темой грозненского подземелья теперь неизменно заканчивались все их последние разговоры.
…И теперь, проносясь в штабной машине или в БТРе по чеченской столице, Матейченков частенько думал, что, быть может, именно в данный момент проходит под ним, глубоко под землей, по запутанным и опасным ходам, отважный офицер российской армии Николай Петрашевский, выполняющий ответственное задание…
Грозненское подполье, правильнее его будет назвать подземелье, в последние дни опасно оживилось.
Когда после инспекционной поездки полпреда по городу Матейченков возвратился в штаб, на столе его ждала оперативная сводка. Тревожная и печальная, как большинство последних сводок.
Сводку подписал начальник крупного соединения МВД. Из нее следовало, что в городской черте, в точке с такими-то
Погибли оба.
С корреспондентом Матейченков встречался накануне. Веселый парень, совсем молодой, рассказывал о последних новостях «с материка», о ситуации со СМИ, о том, как хочет повидать «настоящую войну, без прикрас», и написать о ней честный репортаж. Сыпал шутками и анекдотами, не всегда невинного свойства, показывал всем собеседникам фотокарточку с женой и малолетним сыном, которые ждут его – не дождутся.
Теперь уж не дождутся…
Корреспондент подарил генералу Матейченкову тоненькую брошюрку – свою первую книжку с не очень оригинальным названием «Сибирские будни», сделав на ней теплую надпись.
Генерал заложил книжку в толстенный «Православный словарь», заботливо обернутый в целлофан. А себе для памяти пометил в записной книжке: как только выдастся свободная минутка – позвонить жене погибшего в Новосибирск. Корреспондент на книжке оставил свой телефон, настойчиво приглашал в гости, ежели судьба забросит в Сибирь. А вот как зовут молодую вдову, генерал так и не узнал…
Он позвонил в Новосибирск в тот же вечер. Разговор с женой погибшего был долгий и тяжелый.
Ныне Грозный жил странной жизнью, если это можно назвать жизнью, а не, допустим, выживанием.
Днем на улицах можно было встретить редких прохожих, принадлежащих к мирному населению. Тот тащился к дальней уцелевшей колонке со своей банкой или ведерком за водой, этот – к близлежащему импровизированному летучему базарчику перехватить хлеб насущный да пачку папирос или сигарет ростовского, по преимуществу, производства. Кто-то туда же нес последнее из вещей в надежде найти такого же нищего покупателя.
Военные предпочитали не ходить в одиночку. Они передвигались группами, с оружием наготове, чтобы тотчас ответить на стрельбу из люка или из многочисленных развалин.
По нескольку раз в день по главным улицам Грозного проходили группы саперов-миноискателей, и каждый раз у них оказывалась пожива, хотя еще вчера участок был обезврежен. Большую помощь оказывали собаки-саперы, натасканные на взрывчатку.
Генерал Матейченков припомнил то ли легенду, то ли быль об овчарке, которая обладала столь тонким нюхом и так ловко насобачилась находить вражеские мины, что боевики объявили за ее голову, живую или мертвую, награду в тысячу долларов…
Он стоял у окна штаба, заложив руки за спину, и наблюдал за вечереющим Грозным.
Темнота наступала быстро, по южному, без особых полутонов. Кажется, только что на западе сияла заря, и вот она враз потускнела, перечеркнутая темными полосами.
Город, однако, опустел еще быстрее.
Уже к шести часам на улицах не было ни души. И дело тут было не комендантском часе: просто каждая улица превратилась в смертельную западню, где любого случайного прохожего могут подстрелить, просто так, на всякий случай.