Весь Дортмундер в одном томе
Шрифт:
— Думаю, она снова вышла замуж, — сказал Фицрой. — А поскольку они покинули резервацию, думаю, что фамилию дочери она тоже сменила. Ребенку тогда было меньше года, поэтому, думаю, она даже и не догадывалась, что у нее когда-то была совсем другая фамилия.
— Вы не знаете, где она находится сейчас, не знаете, как ее зовут, но ей сейчас примерно столько же лет, как и Перышку.
— Да, — подтвердил его догадки Фицрой.
— И, когда это попадет в новости, — продолжил мысль Джон, — все это, казино, все эти деньги перейдут в наследство этой милой девушке…
—
— Всегда пожалуйста, — ответил он и сказал Фицрою: — И вот, когда это появится в новостях, может объявиться настоящая Перышко и сказать «Эй, так это же я!» и что тогда?
Тут вмешался Ирвин:
— Тогда, чтобы выяснить, кто из них настоящая Перышко, мы потребуем сделать тест ДНК, а единственный известный родственник Перышка — это Джосеф Рэдкорн, и угадайте что потом?
— А как же детские отпечатки? — спросил Энди.
Все казались сбитыми с толку таким вопросом, но Ирвин ответил:
— Ты, наверное, имеешь в виду отпечатки ступней после рождения, для идентификации. В 1970 в очень бедной больнице в резервации такого не делали.
— А что насчет Морды скунса?
— След скунса, — поправил его Ирвин.
— А что насчет него? — спросил Фицрой.
— Что если он объявится и скажет «Вот она, моя девочка!»?
Перышко уже знала ответ.
— И что? Я получу в наследство третью часть казино через маму, а он тут не причем. Максимум я могу предложить ему работу водителем автобуса с парковки до казино.
— А что если он скажет «Это не моя дочка»?
— С чего бы ему так говорить? — удивилась Перышко. — Когда он видел меня в последний раз, мне было всего 10 месяцев.
— А какие-нибудь специальные отметки? Например, родинка в виде клубнички и все такое? — не унимался Энди.
— Что я понял относительно Следа скунса — это то, что он навряд ли надолго задерживал свой взгляд на дочке. Если он до сих пор жив, маловероятно, что он ее вообще помнит.
— А номер социальной страховки?
— Под именем Ширли Анна Фарраф, — ответила Перышко.
Джон посмотрел на нее.
— Вроде бы это имя, с которого ты и начала.
— Ага.
— И?
— Расскажи ему, Перышко, — попросил Фицрой.
— Конечно, — она одарила его своим самым честным взглядом, который, на самом деле, не был честным вовсе, и начала свой рассказ: — Я жила с мамой, Мордой самки Рэдкорн, в какой-то резервации, отца не знаю, зовут меня Перышко Рэдкорн. Когда мне было два года, мама стала жить с Фрэнком Фаррафом. Думаю, они так и не поженились, но мама дала мне другое имя — Ширли Анна Фарраф, поскольку мы больше не жили в резервации. Когда мне было четырнадцать, Фрэнк попытался меня изнасиловать, мама за меня не заступилась, и я уехала. К этому моменту у меня уже была карта соцстрахования, поэтому я так и осталась Ширли Анной Фарраф.
— И насколько это правда? — спросил Джон.
— Все с момента, как моя мать съехалась с Фрэнком.
— И кем была твоя мать?
— Дорис Элкхорн, чистокровная чокти.
— Так сказано в твоем свидетельстве о рождении.
Перышко покачала головой.
— Единственный
— И на фамилию Рэдкорн тоже, — заметил Джон.
— Джон, — сказал Гилдерпост, — если люди начнут копаться в прошлом Перышка, дальше, чем история про Ширли Анну Фарраф, они не зайдут. Очевидно, что при рождении ей дали другое имя, но никто не сможет доказать, что это имя не было Перышко Рэдкорн.
— Но, — логично подметил Джон, — она точно так же не сможет доказать, что оно было Рэдкорн.
— ДНК, — вставил свое слово Ирвин.
Джон кивнул, переваривая информацию. В конце концов, он устал сидеть лишь на половине своей пятой точки, зажатой возле Тини, поэтому он встал, встряхнулся как собака и сказал:
— Фицрой, мне интересно, откуда ты все это знаешь? Как ты вообще придумал весь этот план?
— Я вынашивал его на протяжении шести лет, — ответил Фицрой. — Я начал собирать воедино все гранты на голландские земли вдоль Гудзона, замечательные бумаги, которые бросали тень сомнения относительно владения любым количеством ценного имущества. И владельцы всегда были рады избавиться от них. Были даже благодарны. А я за скромную цену покупал у них эти гранты, заканчивая тем самым всевозможные последующие споры и давая им возможность продать собственность, если им хотелось — очень хорошее занятие, должен вам сказать — но когда одно сопутствующее исследование привело меня в казино Серебряная пропасть и к вымершему племени Потакноби, я задался вопросом: найдет ли кто-нибудь когда-нибудь ещё хоть одного живого потакноби? — тут он театрально махнул рукой, — и вот вам результат.
Джон, Тини и Энди переглянулись. Тини пожал плечами так, что кровать застонала, а Энди свалился, но вовремя успел вскочить на ноги.
— Что ж, Фицрой, пока все звучит очень неплохо, — сказал он.
— Спасибо.
— И все решится завтра, — добавил Джон.
— Все зависит от Перышка, — сказал Фицрой.
— Спасибо, мне было важно это услышать, — сказала она.
— Все будет в порядке, — подбодрил ее Джон. — Во сколько ты собираешься им позвонить?
— В два часа дня.
— Что бы ни произошло, — предупредил Джон, — мы должны об это знать к шести, ясно?
— Можем встретиться здесь в шесть, — сказал Фицрой, — если вы так решили.
— Вот и хорошо, — сказал Джон.
— А если нас еще не будет, когда вы приедете…
— Ничего страшного, — перебил его Энди, — мы и сами можем зайти.
— Я не это собирался сказать, — возмутился Фицрой.
— Ты хочешь, чтобы мы мерзли на улице и привлекали внимание?
— Нет, не хочет, — ответила за него Перышко. — А если вы еще и решили, что мы уже все обсудили, то отлично. Фицрой, отвезешь меня обратно?