Весь Дортмундер в одном томе
Шрифт:
Громкое заявление. Наверное, она репетировала эту речь часами, будучи в заключении. Ладно, он дал ей возможность выговориться, но теперь пришло время сворачивать этот театр. Максимально мягко он сказал:
— У вас есть свидетельство о рождении, где указано ваше имя?
— Нет, — ответила она. — У меня вообще нет свидетельства о рождении, и я даже не знаю, как мне его получить, так как даже толком не знаю, где я родилась.
— Но ведь где-то, же есть свидетельство, в котором говорится, что вам отец Фрэнк Фарраф?
— Моя мама
С ухмылкой, от которой веяло холодом, он сказал:
— Но ведь нигде нет работы для трех-четырехлетнего ребенка, не так ли?
Ему хотелось пошутить на этот счет, хотя он прекрасно понимал, что она имеет в виду свою мать.
Но девушка сказала:
— Вообще-то была. Меня заставляли полоть. Я садилась между грядками с фасолью, и мне говорили, что нужно выдергивать, а что нужно оставлять. Я очень хорошо это помню.
Судья Хигби откинулся назад. Это уже не была глупость, это была правда. Как это девушка могла отличаться от марширующей армии тупиц, которые ежедневно мелькали перед его равнодушным взглядом? И вот, трехлетний ребенок, сидящий на грядках фасоли и пропалывающий их, — это была именно та картинка, в которую он поверил.
Хорошо. Она просто смешала реальные факты из жизни и свою чушь. Но факт оставался фактом: она мошенница, с ней нужно разобраться и выслать ее из округа.
— У вас нет свидетельства о рождении, — сказал он.
— Все, что я знаю, — сказала она, — это то, что я родилась в резервации.
— И вы уверены, что нас не станет смущать свидетельство на имя Ширли Анны Фарраф?
— Если найдете такое, — сказала она без тени сомнения, — можете запереть меня здесь, а ключ выкинуть.
У судьи на столе лежала копия ее письма. Он просмотрел его и сказал:
— Вы говорите, что ваша мать — Морда самки, так?
— Абсолютно верно. Моя мать — Морда самки Рэдкорн.
— Вы также заявляете, — продолжил он, — что ваша мать рассказала вам всю правду, в частности о том, что вы представительница племени потакноби, и что эти люди, чьи имена здесь указаны, являются вашими дальними родственниками, верно?
— Да, сэр, — сказала она. Судья обратил внимание на обращение «сэр», и он знал, что это значило. Пока он деликатно беседует с ней, она будет вести себя так же.
Отлично. Сейчас он понимал, что эта ситуация сложнее тех, с которыми ему доводилось сталкиваться ранее. Видит Бог, он не хотел никакого интересного дела, но, судя по всему, это оно и есть.
— У вас есть какие-либо документы, подтверждающие вашу историю?
— Нет, сэр.
— И почему же все должны вам верить?
— Потому что это правда.
Он снова уткнулся взглядом в письмо, а потом спросил:
— Как я понимаю, какое-то время вы жили в «Уисперинг пайнс»?
— Да, сэр, в доме на колесах.
— И как долго вы там жили?
— Четыре, может
— И как давно вы здесь не были?
Она посмотрела на него непонимающим взглядом.
— Где?
— Здесь.
Она улыбнулась, ее лицо смягчилось, хоть и не сильно.
— Я никогда раньше здесь не была, — сказала она. — Моя мама была здесь, когда была маленькой девочкой со своей мамой, а потом они уехали, как это написано в моем письме. Я впервые в жизни приехала домой.
Он взял в руки карандаш и ластиком указал на нее.
— Будьте осторожнее, мисс Фарраф.
— Рэдкорн.
— Это еще не доказано. Единственный документ, удостоверяющий вашу личность, говорит, что вы Фарраф. Пока вы не удовлетворите мою потребность в доказательствах, что у вас другое имя, я буду называть вас так, как это указано на ваших документах, на вашей карте социального страхования и на ваших правах. Это ясно?
Она пожала плечами.
— Ладно, — сказала она. — Но как только вы перестанете предпринимать все попытки, чтобы избавиться от меня, я хочу, чтобы называли меня мисс Рэдкорн и почаще.
— Когда для этого придет нужное время, — заверил ее судья. — Я даже буду рад. А сейчас вернемся к вопросу. На чём я остановился?
— Вы спрашивали, как давно она тут была, — напомнила ему Марджори. И по слабой ухмылке, с которой она это сказала, можно было понять, что она тоже причастна к этой игре с именами и что она использует победу судьи в своих целях.
Ну и ладно.
— Спасибо, Марджори, — поблагодарил ее судья и снова вернулся к мисс Фарраф. — Если вы раньше никогда здесь не были, а я думаю мы можем это доказать с помощью ваших документов о местах работы, таким образом мы установим, где вы находились, скажем, последние два года…
— Я могу дать вам свои налоговые декларации, — предложила она.
— Думаю, они не понадобятся, — ответил Хигби, явно задетый этим предложением. «Боже, как же она в себе уверена», — подумал он.
Хлопая по письму, он сказал:
— Я должен вас спросить: где вы взяли эти имена, которые по вашему заявлению, являются коренными американцами потакноби?
— От мамы, — ответила девушка, — только она называла их индейцами.
— Правда? Если в мире больше нет представителей потакноби, и доказательства говорят, что их точно нет, — сказал ей судья, — то навряд ли вы сможете найти, хоть какое-нибудь доказательство того, что они были.
— Ну, — начала мисс Фарраф, — мой дед Медвежья лапа утонул на своем корабле, когда служил в военно-морском флоте во время Второй мировой войны. У государства разве не будет этих записей?
— Возможно, будут, — ответил судья. Он подметил, что этот ответ заставил его нахмуриться. — Но я заметил, — говорил он, постукивая ластиком карандаша по письму, — что, ни у кого из этих людей нет могилы, на которой можно было бы посмотреть на имя. Ваша мать и бабушка обе пропали, а дед утонул в море.