Весь Дортмундер в одном томе

Уэстлейк Дональд Эдвин

Но у нее не было выбора. Ей пришлась пройти через унизительные фотографии и отпечатки пальцев, и написание длинного списка вещей, которые забрали. После всего этого огромная женщина, помощник шерифа, отвела ее в маленькую пустую комнату, где ей пришлось раздеться для обыска, что ее, в общем-то, совсем не беспокоило. Но после обыска у нее забрали одежду и выдали джинсовую рубашку и джинсы, совсем не по размеру.

— Для женщин разных размеров нет, — пояснил помощник, даже не извиняясь, что сделал бы любой нормальный человек.

Теперь ее вели в камеру. Они шли по длинному коридору, минуя мужские камеры, Перышко

заглянула в одну из них и увидела, что это была бытовая зона с длинным деревянным столом и несколькими складными стульями. Там также был телевизор, включенный на канал погоды. Три неудачника в джинсовых рубашках и голубых джинсах как у нее сидели на стульях, уставившись в телевизор. Обе стены бытовой зоны представляли собой решетки для того, чтобы ты всегда был в поле зрения.

«Ну, по крайней мере, они не держат меня здесь», подумала Перышко. Потом она задумалась, а какая им вообще разница, какая сейчас погода?

Они прошли фанатов канала погоды, и в конце коридора они подошли в железной двери. Один из двух сопровождавших ее нажал на кнопку возле двери, и раздался противный звенящий звук. Дверь открылась.

— Иди внутрь, — сказал помощник.

Ей очень хотелось придумать повод, чтобы завязалась ругань, но на ум ничего не приходило, поэтому она молча зашла внутрь, и дверь за ней закрылась. Женские камеры очень напоминали запоздалую мысль. Большая длинная комната была полностью оборудована решетками, даже внутри стен и на большом окне в конце комнаты. Когда она подошла к окну, всё, что она смогла увидеть, это старые кирпичные стены и вдалеке белый шпиль на фоне серого неба. И все.

Из мебели были две двухъярусные кровати возле стен, на каждой был тонкий матрас, сложенный пополам — толстый матрас просто невозможно сложить пополам — плюс еще была простынь, какое-то неуклюжее шерстяное одеяло, подушка, наволочка, все аккуратно сложно на матрасе. Даже был квадратный деревянный стол и два складных стула, как в камере у мужчин, но телевизора здесь не было. Чтобы узнать погоду, ей придется рассчитывать на новости в окне.

Когда противный звонок снова прозвенел, она все еще стояла у окна, облокотившись плечом о решетку, и смотрела на мир за пределами камеры; тени были такими длинными, что казалось, будто они объединились с темнотой ночи. Когда раздался этот жуткий звук, она быстро вернулась в середину камеры и встала около стола. Дверь открылась, и показался уже другой работник.

— Посетитель.

Посетитель? На мгновение Перышко подумала, что это мог быть Фицрой, который пришел сказать, чтобы она забыла обо всем этом кошмаре, что все отменяется, и она вернется домой, что все были просто не в себе, когда решили, что это план действительно сработает. Но нет. Во-первых, Фицрой так не сделал бы; во-вторых, Фицрой не стал бы светиться рядом с Перышком; в-третьих, они не были не в себе, когда придумывали этот план, они собирались идти до конца, и все должно было превосходно сработать. И в итоге она бы получила самый большой, самый белый, самый огромный, самый милый и самый простой домик в резервации, и к черту всех.

Поэтому она спросила:

— Какой посетитель?

— Ваш адвокат, мэм.

А, Марджори Доусон. Очень вовремя. Перышко не хотела больше ни секунды проводить в этом чертовом месте.

— Тогда пошли, — сказала она, и они пошли.

Проходя

мимо мужской камеры, она мельком увидела себя в телевизоре, когда ее сопровождал конвой. Черт возьми! После шести она уже попала в местные новости.

В конце другого коридора, охранник открыл дверь и сказал:

— Сюда, мэм.

Она вошла, и он закрыл за ней дверь. Она осмотрелась. Это снова была женская камера, только уже без решеток и двухъярусных кроватей, но с таким же квадратным столом и двумя складными креслами, на одном из которых сидела Марджори Доусон. Она изучала бумаги, разложенные перед ней на столе. Посмотрев поверх очков, она сказала:

— Проходите, Ширли Анна.

Перышко прошла вперед, положила руку на спинку стула и сказала:

— Меня зовут Перышко.

— Присаживайтесь, Ширли Анна, — сказала Марджори Доусон, как будто не слышала ее.

— Меня зовут Перышко, — повторила она.

Марджори Доусон одарила ее безразличным взглядом, словно она была файлом, который поставили не на то место.

— Мы можем это обсудить, если хотите, — сказала она. — А пока что, присаживайтесь.

Перышко села, скрестила руки на столе и стала ждать. Она не собиралась угождать адвокату.

Разглядывая бумаги, Доусон сказала:

— Вы очень глупая молодая девушка, Ширли Анна, но такая везучая.

Перышко все еще ждала.

Доусон посмотрела на нее.

— Не хотите знать почему?

— Я знаю, что я везучая, — ответила Перышко. — Хотелось бы знать, почему я глупая.

Доусон показала на документ в папке, и Перышко увидела копию своего письма.

— Это не самый удачный вариант шантажа, — сказал адвокат. — Если вам удастся избежать тюрьмы…

— Это не было попыткой кого-то шантажировать, — перебила ее Перышко.

Доусон покачала головой и помахала пальцем.

— Думаю, вы не понимаете всю серьезность ситуации.

Перышко нахмурилась.

— Вы вообще, чей адвокат?

— Ваш. Как вы уже знаете, я говорила с судьей Хигби, и… Не перебивайте меня!

Перышко снова скрестила руки, как Джеронимо.

— Говорите, — сказала она как Джеронимо. — Потом буду говорить я.

— Превосходно, — Доусон казалась немного раздраженной. Она поправила волосы, хотя они были идеально причесаны, и снова уткнулась в письмо, словно подпитываясь его силой. — Вы пытались получить деньги посредством ложных заявлений. Дайте мне закончить! Я говорила с судьей Хигби. И я защищала ваше дело. Да дайте же мне закончить! Я напомнила судье, что вы ранее не привлекались к судебной ответственности, что это ваше первое обвинение и что я подозреваю, что кто-то вас в это втянул. Судья согласился смягчить приговор, если…

Она снова посмотрела на Перышко поверх очков, которая даже не пыталась ничего сказать, а терпеливо ждала своей очереди.

— Если, — продолжила Доусон, — вы подпишите отказ от ваших требований в этом письме и покинете округ Клинтон и никогда сюда не вернетесь, судья вас освободит. Я закончила, — и она и правда закончила свою речь. Она нашла в папке другой документ и протянула его Перышку, которая даже не шелохнулась.

Покопошившись в своем дипломате, Доусон достала из него большую черную ручку с откручивающимся колпачком. Она открутила его, протянула ручку Перышку, и когда та не взяла ее, Доусон посмотрела на нее и встретилась с ней взглядом.