Вещий сон
Шрифт:
Ректор, через очки, удивленно взглянул на епископа, но тот смотрел не на него, а за окно, в серые сумерки дня.
– - Да, бедный мальчик и пострадал за это, -- тихо добавил он.
– - Не за это, владыко, -- резко сказал ректор, -- а за результаты этого. Нравственный облик Невзорова в совершенстве обрисовался перед нами, когда в ящике его были найдены книги антирелигиозного содержания, а также к бунту и ниспровержению призывающие брошюры. Тогда же, как вы помните, мы были принуждены исключить его по единогласному постановлению совета и передать власти жандармской...
– - Помню, -- сказал владыка
– - Но не мог же я, владыко, рисковать!
– - Чем?
– - прямо в лицо ему взглянул владыка.
– - Репутацией заведения и своим положением.
– - Ах, -- воскликнул владыка и уж в голосе его прозвучало презрение, -- неужели у всех только земное на уме!
– - Мы все, владыко, на земле делаем земное... для небесного.
– - Христос, -- сухо сказал владыка, -- поступал иначе. Он не думал о своем благополучии.
И владыка встал.
– - Мастерская останется в том виде, как она есть, -- сказал он, -- не нахожу мотивы для ее закрытия достаточными.
– - Но, владыко...
– - Что?
– - Тогда хоть позвольте пригласить в наставники иконописца- монаха.
– - И на это согласиться не могу, нужен настоящий художник. Я Грязнова знаю лично. Это хороший художник и хороший человек... хотя и опустившийся. Не будем больше говорить об этом.
Ректор стоял перед ним с угрюмым упорством на лице.
– - В таком случае, преосвященнейший владыко...
– - хмуро проговорил он. И в голосе его как бы прозвучала угроза.
Владыка нахмурился.
– - Что еще?
– - Я...
– - Ну? Что вы?
В тоне его ректор почувствовал нетерпеливую раздраженность человека, не привыкшего к возражениям на свои категорические приказы.
Ректор с достоинством поклонился.
– - Повинуюсь, владыко. Но снимаю с себя всякую ответственность.
– - Я беру ее на себя, -- сухо ответил владыка.
И он быстро и слегка небрежно благословил ректора, отпуская. Потом он в волнении прошелся по опустевшей зале и проговорил почти громко:
– - Кто же тот человек, путь которого -- путь закона?!
Белая дверь приемной приоткрылась и владыка поспешил встать на коврик посреди залы. За окнами уж выла и бесилась настоящая осенняя буря и ветви деревьев царапали по стеклам и стенам дома. Владыка внимательно и как бы с тайным ожиданием всматривался в лица просителей, робких сельских иереев, бесшумно проскальзывавших в приотворенную келейником дверь приемной и так же бесшумно исчезавших за нею. Там за дверью говорили, что владыка как-то особенно мягок, но и странно придирчив сегодня. Но владыка этого не знал, Он с интересом выслушивал просьбы и, поражаясь их ничтожностью, все как будто ожидал чего-то. Иереи, громоздкие, обросшие туками до потери форм, или худощавые, смиренно-юркие, а в общем все как-то на одно лицо, проходили перед ним в бесконечной смене, и он тотчас же забывал их и просьбы их, потому что и просьбы эти были как-то похожи одна на другую, а все вместе -- на те бесчисленные просьбы, которые с тоской и скукой выслушивал он за десять лет своей службы. Как будто время остановилось, замерло в неподвижности, хотя и двигались в нем люди и звучали из уст их слова,
– - Все одно... все одно!
– - шептал владыка, пока дверь приемной поглощала одного просителя и как будто выталкивала на смену ему другого.
И он старался нащупать души их мягкими и пытливыми словами, но души прятались, словно боялись обнаженности своей, он лишь видел растерянные лица, пугливо опускающиеся глаза, в испуге дрожащие руки. Он видел это, но не оставлял их и, уже чувствуя острую тоску, пытался говорить слова, которые бы вызвали ответ души, и в нем сияние небесного света.
Но как будто тьма сгущалась вокруг него.
– - В чем ваша просьба?
– - спрашивал он плотного священника с угрюмым черным лицом.
Священник пал на колени.
– - Милости прошу, владыко святый, милости!
– - В чем?
– - Ради детей моих освободите от суда? Согрешил... и...
– - Священник целовал край его рясы.
– - Каюсь!
– - Встаньте, -- мягко говорил владыка, -- и объясните.
Но священник не вставал и пылко говорил:
– - Вымогательство!
– - Под судом вы по жалобе от прихожан?
– - Да.
– - И правда там... в жалобе-то?
Священник глухо вздохнул:
– - Правда, владыко святый. Не хочу лгать перед святителем. Каюсь!
Владыка вдруг резко спросил:
– - Как вы смотрели на свой жизненный путь, когда были в семинарии?
Священник взглянул робко и удивленно.
– - Уж не помню, владыко... давно это...
– - Но... мечтали же вы о чем-нибудь?!
– - Мечтал сделаться иереем.
– - Иерейство и вымогательство... разве ж это совместимо?!
– - Каюсь, владыко святый! Но приход мой маленький и бедный. Нечем жить. А у меня... семеро ребят!
– - Все по лавочкам сидят?
– - грустно усмехнулся владыка.
И сердцем почувствовал, что тут больше не о чем спрашивать.
– - Идите и не грешите впредь, я прекращаю дело.
Он все с тою же грустною улыбкой наблюдал, как священник не вышел, а вылетел в дверь. Сменивший его духовный был небольшого роста, но голову имел большую, всю поросшую огненным волосом, а широкие челюсти его напоминали челюсти щелкуна. Когда он говорил свои тягучие и медленные слова, владыке казалось, что священник дробит орехи своими крепкими зубами. Внешность его заинтересовала владыку, особенно его большие, темные глаза, в которых застыла, казалось, какая-то тайная, испуганная мысль. Священник тягуче изъяснял, что приход его бедный и он желает перевестись в богатый Ивановский завод, где только-что освободилась вакансия младшего священника. И все время, пока он говорил, владыке казалось, что он говорит не о том, что думает, а слова его только механически льются, как заученный урок.
– - У вас много детей?
– - спросил владыка.
– - У меня нет детей, -- потупившись, механически, без выражения отвечал священник.
– - Как... вы, значит, недавно священствуете?
– - Шестой год. Но у меня нет детей.
– - Так зачем же вам богатый приход?
– - удивился владыка -- неужели ваш теперешний приход так беден?
– - Нет, жаловаться не могу. Но очень глухой.
– - Я вас не понимаю, -- тихо промолвил владыка.
Священник потупился.
– - Мне обещали.