Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М. Часть вторая.

Машков Александр Иванович

– Хотелось, - согласился я.- Обязательно съездил бы перед отъездом. Только сейчас у меня одно желание: отдыхать.

– Знакомое желание, - покивал папа.
– Ничего, поселишься в одном спокойном месте, отдохнёшь, подлечишься, там, недалеко, есть стадион, будешь на нём разминаться. Да и друга подтянешь. За вами будут приглядывать, по мере возможности. Надеюсь, больше не попадёшься? – папа пытливо взглянул мне в глаза:

– Думаю, нет, ты повзрослел, многое понял. Удачи тебе, сын!

Нас поселили в бараке на улице Черёмуховая 5.

Это уже в Москве, в рабочем районе.

Бараки бывают разные. Бывают вообще, с проходными комнатами, но у нас был вполне цивилизованный барак, общий длинный коридор, двери налево и направо. Вход из коридора прямо на кухню, без всяких там прихожих. Направо вешалка, налево рукомойник с помойным ведром, отопление печное. Остальные услуги во дворе, в старом покосившемся общественном туалете.

Возле окна обеденный стол и печка, её топили бурым углём. Это такой уголь, который только горит, но не греет, сколько засыплешь, столько и вынимаешь. Но сготовить на плите обед вполне можно.

Готовила Алёнка, не подпускала меня к плите, сердито сопя. Девчонка была с норовом. Знала, что у меня лучше получается, а упёрлась!

Это в первое время она позволила мне сготовить обед, когда нас привели в эту квартиру. Квартира в бараке была однокомнатная, принадлежала одинокой женщине лет тридцати пяти – сорока. Алёнка у неё была единственной дочерью. Нас приняла безразлично, даже с каким-то облегчением.

Как позже оказалось, Алёнка боялась оставаться ночью одна, приходилось соседей просить приглядывать за девятилетней девочкой. Теперь же мы жили втроём, потому что мама Алёнки почти исчезла с горизонта.

По договорённости мы должны были присматривать за девочкой, но девочка есть девочка. Она сразу стала командовать нами. Теперь мы прописались в сарае, где рубили дрова, носили оттуда уголь, также ходили по воду на колодец. Колодец был почти за квартал от нашего дома.

Так вот, попробовав Алёнкину стряпню, я предложил готовить по очереди. Сготовил только один раз, после чего Алёнка разревелась и долго не разговаривала со мной. Пришлось уступить девочке.

Конечно, не весь день мы занимались хозяйством, находили время и поиграть.

Зяма с Алёной вполне нашли общий язык, играл с ней в тихие игры, такие, как в дом, выдумали какую-то страну, даже меня втягивали в игру. К своему удивлению, я испытывал сладость от такой игры, как будто на самом деле был малышом.

Думаю, это естественная реакция организма на перенесённый стресс. Маленький мальчик во мне стремился спрятаться от внешнего мира, старался восполнить потерянное ощущение детства.

Мыться мы ходили в местную баню. Чтобы было меньше вопросов, старались прийти к открытию, почти с утра. Ведь основная масса желающих помыться и попариться приходила вечером, когда баня хорошо прогреется. К тому же, взрослые могли спокойно выпить вечером после бани, без риска выслушать ворчание жены.

Мы не учли одного: соседские мальчишки тоже приходили рано, чтобы можно

было пошалить, без окриков со стороны взрослых.

Маленькие, очень подвижные существа были помехой для медлительных, степенных взрослых. А пацанам всегда хотелось побегать, облить друг друга холодной водой. Особенно тех, кто выходил из парной. Так что мы попали как раз в детское время. Взрослые уже знали, что в эти часы здесь бесятся дети, и приходили только те, кому некогда было прийти вечером, или незнакомые с здешними порядками.

Поэтому мы появились в бане как раз в то время, когда здесь собрались все местные маленькие жители. Сразу же мы стали центром внимания ребят. Наши изуродованные тела, ещё не зажившие раны вызвали неподдельный интерес здешних малолетних разбойников. Среди них были те, кто побывал в специнтернате, даже в колонии, заимели синие татуировки, но таких знаков отличия, как у нас, типа клейма на заду, и, тем более, на плече, само собой, не было ни у кого.

Конечно, мы «раскололись», рассказали немного о своём жизненном пути.

«Что? Специнтернат? Смехатура! Детская колония строгого режима? Санаторий!»

Немного рассказали, как я из Врангеля оказался в пустыне, слегка приоткрыли занавес над порядками, установленными там. А Зямка с Мотей были этапированы из Днепропетровска. Они с садика дружили. За что попали, мы не говорили мальчишкам. «Попали по недоразумению, подставили», сейчас разобрались, и теперь ждём справки о полной реабилитации…

Конечно, нам не поверили. С такими лицами, особенно, с таким тяжёлым взглядом, как у нас, не бывает невинно осужденных. Ребята безропотно приняли наше превосходство над собой.

Старшие пацаны поговорили с нами, узнали, что мы вовсе не собираемся становиться главарями их местной компании, и успокоились. Только договорились, что, если на них будут наезжать пацаны из соседней рабочей слободки, мы будем на их стороне в разборках, и в возможных драках.

Я не отказался. Интересно, что после последних событий мне стало всё равно, взрослый передо мной, или ребёнок. Надо будет, буду бить без сожаления. Душа огрубела, что ли?

Правда, испытать нас на силу и ловкость не нашлось никого, даже самые смелые старались не смотреть мне в глаза.

Так что мы скоро стали в районе своими.

Ходили с Зямой по утрам на стадион, я начал разминку. Так-как я был ещё очень слаб, мы занимались вместе, наравне.

Но силы и навыки возвращались ко мне быстро, разве что вырванные куски мяса не давали восстановить прежнюю гибкость. На полный шпагат я не смог сесть ещё долго, мышцы стали короткими.

Зяму доводил до слёз. Он думал, что его мучения остались позади, а оказалось, со мной заниматься спортом ещё то мучение! Мой друг плакал от боли в теле, но не отставал. Когда я заикнулся о том, чтобы ослабить ему нагрузки, он обиделся на меня смертельно! На целых пять минут. Потом попросил прощения за свои надутые губы и продолжил тренировки.