Весёлые и грустные странички из новой жизни Саньки М.

Машков Александр Иванович

Так со мной уже было. В прошлой жизни. Я даже огорчался, что не умер на этот раз, может быть, родился бы в другом мире, более дружелюбном ко мне.

Писать я тоже пока не мог. Пальцы одеревенели. Я с грустью думал, что теперь мне на самом деле уготована судьба воспитанника детдома, и надо забыть о своей мечте, найти свою призрачную семью. Которой, возможно, нет.

– Я ннне знн... – ответил я.

– Или не хочешь отвечать? – спросил капитан. – Мы же с тобой хотим найти преступника?

– Ччч... дддолгго... – выдавил я из себя.

– Долго?

Вы же все молчите, как в рот воды набрали. Ни мать не говорит, ни ты. Отца с братом найти не можем.

– Мама ккк...?

– Нормально твоя мама, лечится. Только она лишена материнства.

– Лллис бббыла ммм... мама, - сказал я, снова, заплакав.

– Понимаю, - вздохнул капитан, - держись, малыш, я знаю, что твоему горю не поможешь, но жить надо. Не распускайся, ты же мужчина. Я обещаю, что буду искать убийц.

За мной ухаживала медицинская сестра, молодая девушка. Она нежно разговаривала со мной, на ночь даже пела колыбельную.

Я раздумывал, каково ей работать с детьми, если она так к ним привязывается. Потом ведь всё равно надо расставаться, а расставаться всегда тяжело и больно.

Уже через день я начал самостоятельно ходить, правда, подволакивая левую ногу. Раны на запястье и лодыжке зажили, но следы остались. К счастью, я не мог рассказать сестре об их происхождении. Она спрашивала. Звали её Маша, ей было восемнадцать лет, она мечтала поступить в медицинский институт, но там был большой конкурс, поэтому девушка вернулась в родной город, решила поработать в детской больнице. Сначала взяли нянечкой, потом обучили на медсестру. Я был её первым пациентом, за которым её закрепили, поэтому она так ко мне привязалась, считая меня чуть ли не братом.

Она знала мою печальную историю и жалела меня.

Но долго отдыхать там мне не пришлось. Как только я пошёл на поправку, меня забрали в родной детдом. Здесь тоже есть врач, долечится на дому, сказали воспитатели врачам в больнице.

Я понимал, что они боялись очередного моего побега. Бежать я решил твёрдо, но только после того, как окончательно поправлюсь.

Меня заселили, к моему удовольствию, в ту же палату, или кубрик. Я уже считал эту спальню своей! Я придирчиво осмотрел всю комнату, инвалидно подволакивая ногу, улыбнулся новичкам, настороженно следившим за мной, потом топнул ногой и сердито показал на пол, промычав, что надо его помыть. Вряд ли дети что поняли. Тогда я показал мимикой и жестами, что надо сделать.

– А ты кто такой? – спросили меня. Я подошёл к графику дежурств и ткнул пальцем в свою фамилию.

– Ну и что? – не сразу поняли они, потом закивали бестолковками, побежали делать новый график дежурств на проживающих здесь. Их было здесь пятеро.

– Сашку записывать? – спросил тот, кто составлял график.

– Какого Сашку?

– Ну, этого, - показал мальчик на меня пальцем, - хромого.

– Ты чё, одурел? Во-первых, он старожил, во-вторых, больной, не видишь, что ли?

Тут открылась дверь, и вошли двое мальчишек, те, которые были в карцере. Я насторожился, но они приветливо помахали мне руками.

–

Привет! – поздоровались они со мной, пожимая руку, - Как узнали, что ты вернулся, решили навестить.

Они поставили табуретку между моей и соседней кроватью, выставили из холщовой сумки две бутылки лимонада, банку сгущёнки, и пачку печенья.

Мы познакомились, одного звали Анвар, второго Джохар, по-моему, они были чеченцами, или ингушами, не очень разбираюсь в национальностях, мне лишь бы люди были хорошими.

Я только мычал, пытаясь разговаривать.

– Что с тобой случилось? – спрашивали ребята. Я показал на повязку, ещё не снятую с головы, жестами показал, что упал головой на бетонный пол и меня частично парализовало.

Анвар с Джохаром переглянулись:

– Ну, казёл! мы ему ещё добавим!

Я отрицательно покачал головой.

– Когда ты упал, мы сразу подняли тебя и понесли в медпункт, - рассказывал Джохар, - а Мамеда заперли в карцере. Но его там долго не держали. Он ведь ничего не сделал.

Я показал на детей из моей комнаты, которые жались к дальней стенке, жестом показал на них и прижал руки к груди, промычав:

– Мммои…

– Да не напрягайся ты, мы поняли, что под твоей защитой! Идите сюда! – позвал Джохар ребят.

Те, с опаской, приблизились. Джохар угостил каждого печенькой и сказал:

– Смотрите, слушайтесь Саньку!

– Мы слушаемся! – заверили ребята, довольные, что оказались друзьями таких грозных парней.

Грозные парни рассказали, что, когда уехали старожилы, сюда заселили разных пацанов.

Некоторые хотели захватить власть, пришлось подраться, навести порядок, но в конце коридора живут старшие, лет по шестнадцать – семнадцать, они держат здесь марку, у них есть прихлебатели, так называемые шестёрки. А у ребят двенадцати-тринадцати лет своя маленькая республика, они не признают власть урок, как Анвар назвал старших.

– Мамед тоже был с нами, сейчас его ни там не принимают, ни здесь. Пытался командовать малышами, старшие наказали.

– А гггде сттт…? – спросил я.

– Там, в конце коридора, но их сейчас нет, они к вечеру придут.

Джохар с Анваром, когда мы съели всё угощенье, распрощались со мной, крепко обняв.

– Заходи к нам, всегда будем рады! У нас в группе украинцы, немцы, русские, мы очень дружим!

«Хорошие ребята, - подумал я, - однако, надо пройтись, погулять, пусть ребята наведут здесь порядок». Показав ребятам, что можно приступать, оставив им на треть недоеденную сгущёнку, отправился гулять по этажу.

Вообще-то старшие обычно жили на первом этаже, подростки на втором, дети на третьем, но, видимо сейчас, когда основной контингент был на даче, всех поселили на одном этаже. Потому и конфликты.

Интересно, кто сейчас за начальника? Замполит?

Я прогуливался по коридору, разрабатывая ногу, глядел в окна, во дворе было пусто, почему-то все находились в здании.

Вернувшись в свой кубрик, посмотрел, как ребята дружно наводят там порядок, решил вывести их на прогулку после уборки.