Весенний Король
Шрифт:
Добрая кузина Мария, дочь отчима-убийцы, относилась к Юлиане хорошо — всегда хорошо. И даже искренне жалела. Дарила любимых кукол. И никогда не злилась.
А вот Роман отлично чувствовал отношение своего папаши к не слишком ценной девчонке-сироте. И понимал, что для дяди-императора она тоже не слишком ценна.
Чего избалованный, испорченный кузен тогда хотел, он, может, не понимал и сам. Слишком мало ему тогда еще исполнилось лет. Просто решил, что в нынешней ситуации за немую девчонку будет не больше, чем за котят и щенят. То есть — ничего.
В четыре с половиной года восьмилетний
Нет, вовсе не одну. Просто все слуги и три няньки (одна — Юлианы, две — Романа) предпочли послушаться громогласного принца и немедленно убрались прочь. Сделали вид, что не видят отчаянной мольбы во взгляде немой девочки. Возможно, тоже сочли, что ничего хорошего ее уже всё равно не ждет. А им самим еще жить и работать во дворце. Да и семьи у многих есть. А Роман вырастет и никуда не денется. И останется любимым сыном своего отца. И память у него хорошая.
Далеко убежать Юли не удалось. Только вырваться — когда Роман уже притиснул ее к толстому стволу старого раскидистого вяза. Вжал в шершавую кору. И попытался… да ничего бы у него еще не вышло. Наверняка. Но до сих пор те кошмары заставляют кричать по ночам.
Тогда Юлиане удалось его пнуть. Невесть каким усилием — в голень. И под его злобные вопли кинуться наутек. А вслед неслось, что «немую дуру» ждет, когда Роман ее догонит.
Она успела убежать, запетлять среди густой листвы и забраться на другое дерево, прежде чем Роман вновь ее заметил.
Настолько высоко, что тонкие ветки уже не выдержат двоих. Особенно явно более тяжелого принца.
И никаких угроз Юлиана слушать не собиралась. Вот если она струсит и спустится — тогда ей точно несдобровать.
Роман даже испугался. Даже попытался объяснить другим вокруг, что не виноват. Что «эта свихнутая — сама!» А когда на дикий шум и истеричные голоса перепугавшихся (за себя) слуг и нянек примчались Константин и Евгений — младший взвыл, как трехлетний. Евгения Роман побаивался давно. Хоть тот садистом не был никогда. И ростом быстро растущий Роман догнал брата уже не первый год как.
Слуги и стража испугались уж точно не меньше — по второму кругу. Потому что принца-то простят, но вот наказать кого-то сиятельным господам надо. Так кого?
Спускаться Юлиана не хотела. И не собиралась. Ее ведь там и впрямь ничего хорошего не ждет. Никогда. Дальше будет только хуже. Глупо было надеяться вырасти и отомстить за маму. Слишком это долго. Евгений не станет охранять ее дни и ночи напролет. А значит, подлый поганец Роман рано или поздно снова…
Юли забралась бы еще выше и сиганула вниз, но побоялась разбиться не насмерть. Вдруг не повезет и в этом? У везучих не убивают родителей и не отдают их садистам-кузенам. В качестве игрушки.
У той истории было два последствия. Когда под громкий ужас стражи и слуг (всех ведь казнят, всех!) Евгений всё же лично снял младшую кузину с опасного дерева. Хоть и весил не меньше Романа.
Наверное, ветви держат смелых людей не хуже, чем подзвездное небо — птиц.
Что именно тогда
Слуги и няньки стерпели издевательства Романа над никому не нужной немой кузиной. Вежливо отвернулись и теперь. Евгений был старше Романа. Кроме того, здесь же присутствовал Константин — и вовсе наследник престола. И не возражал лучшему другу. Не спорить же с самим сыном императора. Тот уж точно предпочтет слушать не младшего племянника, а родного сына и наследника.
А испуганных воплей и жалоб Романа не собирался слушать уже вообще никто.
Впрочем, одна нянька всё же чуть не осталась. Но ей тогда приказал уйти лично Константин. Ослушаться не посмела и та единственная, что пожалела Романа.
Из своей компании Евгений и Константин попросили удалиться только чувствительную Марию. Чтобы не пугать. Юлиана осталась.
— Раздевайся, — холодно велел брату Евгений.
Роман возле громадного крапивного куста громко выл и ныл. Скулил, как девчонка. Сначала даже звал на помощь, но было некого. Потом только просил пощады. Клялся, что больше никогда… И «она сама попросила!» А иначе он бы ни за что… И «она же чокнутая — даже не говорит!»
Юли отрицательно качнула головой. И глянула настолько зло, что Роман отшатнулся.
— Ты оглох? — уточнил Евгений. — Юлиана пока не говорит, а ты от страха меня не слышишь? Или тебе помочь?
Крупный, драчливый Роман брату всегда проигрывал. Потому что быстро начинал чуть что — вопить от боли, а Евгений всегда шел до конца. И дрался с братом всегда тоже насмерть. Пока не растаскивали.
— Догола. И поживее. При Юльхен ты не стеснялся.
«Юльхен» — так ее прозвал тренировавший принцев гвардеец-бьёрнландец. Крепкий и рослый, веселый голубоглазый воин. Тогда она еще могла говорить. И даже смеяться.
'- Я — урожденная принцесса Юлиана Кантизин! — заявила она ему снизу вверх.
— Какая же вы еще Юлиана? — у него смеялись небесные глаза, сухие, обветренные губы, короткая подстриженная светлая борода. — Вы еще Юльхен…'
— А сейчас поднял руки и вперед. Или назад. Хочешь — иди в крапиву задницей. Или помочь?
Едкие кусты были выше Романа. Как раз уже в буйном цвету. Качались на легком ветру — будто уже жадно, нетерпеливо тянулись к будущей жертве. Всеми волосатыми ветками, мясистыми стеблями, цветущими соком едкими метелками. Предвкушали.
Смелости и гордости тирану Юлианы не хватило. И Евгений его столкнул. Как раз задницей. К братьям-то Роман стоял лицом.
Вою было… Роман потом неделю ревел на весь дворец. Лекари от него не отходили. Няньки — тоже. Примочки лепили десятками. И настоями поили. А уж сладостей скормили — аж попухлел тогда. В том числе, в особо пострадавшей части.
— Какой-то ты иногда беспощадный. — Расчетливая жестокость Евгения напугала тогда Константина больше, чем все выходки Романа.
Потому что добрый Констанс считал тогда Эжена второй половиной своей души. А сам бы на такое никогда не решился.