Весенний снег
Шрифт:
Старик Волобуев рассуждал по-своему:
– Стало быть, не торопится. Значит, жить долго загадывает.
Каждое новое открытие в ребенке было для Веры Михайловны торжеством, праздником, радостью на многие дни. Вот Сереженька отличил ее от бабушки. Вот сынок узнал отца. Вот он произнес первое слово: "Бубу".
А когда он поднялся в кроватке на свои слабые, дрожащие ножки, Вера Михайловна расплакалась от счастья. Она показывала всем приходящим это достижение сына и каждый раз восхищалась, когда ее крохотный сынишка вновь и вновь с натугой,
Пришла весна. Началась посевная. Никита снова по суткам отсутствовал дома. А когда приходил, первым делом бросался к кроватке и смотрел на спящего сына до тех пор, пока у самого не слипались глаза.
– Поужинай и спать, - спохватывалась Вера Михайловна.
Никита мотал головой и валился не раздеваясь на неразобранную кровать. Вера Михайловна раздевала его, укладывала и несколько раз подходила то к детской, то ко взрослой кровати, рассматривала то сына, то мужа, как будто искала сходство между ними.
Летом Сереженька сделал первый самостоятельный шаг от кроватки к кровати. Ступил. Покачнулся. И рухнул. И зафырчал.
– Ничо, ничо, - проговорила Марья Денисовна и остановила Веру Михаиловну, готовую броситься на помощь сынишке.
– Сам встанет. Пушшай.
Но Сереженька не встал,' а пополз по ковровой дорожке за солнечным зайчиком.
Вере Михайловне пе терпелось показать соседям первые шаги своего сына. Она надела на Сережу комбинезоычик, шапочку и яркие матерчатые купленные в городе башмачки и вышла с ним на крылечко.
– Ну-ка, вставай на ножки. Так, так.
Она поддерживала его под мышки, и он стоял.
– А теперь топ. Ну, топ, топ.
Но Сереженька не двигался с места. Стоило ей опустить свои руки, как он начинал пофыркивать и оседать на доски.
– Сереженька, ну будь же мужчиной.
Мужчина сделал лужу, и ей пришлось поспешно унести его в дом.
А потом пошел. Увидел кошку и сам кинулся за ней.
Он смешно делал первый шаг, приподнимал ногу и мгновение раздумывал, словно не знал еще, что ему делать дальше.
– Стало быть, строевым, - комментировал старик Волобуев, наблюдая через плетень за первыми шагами Сережи Прозорова.
Вера Михайловна в душе торжествовала. У нее было такое впечатление, будто за спиной вырастают крылья и стоит взмахнуть ими, как она оторвется от земли и станет парить над нею, как свободная птица. И она бы взмахнула, оторвалась, если бы не он, не ее сыночек, делаю^ щий первые самостоятельные шаги здесь, на земле.
Глава третья
В конце лета Вера Михайловна вышла на работу. Перед выходом они отпраздновали день рождения сына. Снова под навесом во дворе собрались гости. Снова поднимали тосты и директор произносил речь. Снова три бабушки-сестры пели старые песни. А сам именинник молча восседал на маминых руках.
– Сурьезный шибко,-поглядев на него, заключила бабка Анисья.
– Стало быть, начальством быть, -
– А глазоньки-то у него твои, девка, твои. А губы- Никитины.
За столом начался обычный в таких случаях спор:
в кого ребенок. Во время спора Никита вдруг вскочил и побежал к мотоциклу.
– Ты куда ж это?
– крикнула Марья Денисовна.
Никита только махнул рукой, завел мотоцикл и был таков.
– Да уж молчун, молчун,-заговорила Марья Денисовна, стараясь сгладить перед гостями неловкость, вызванную внезапным- исчезновением Никиты. Пофырчит, похныкает, а чтоб реветь - этого у него нет.
Марья Денисовна поглядела на правнука с любовью и протянула через стол соленый огурчик. Сережа взял его и засунул в рот, как соску.
В разгар веселья вернулся Никита. Вынул из-за пазухи бутылку шампанского.
– Вот это да!
– - закричали гости.-Это по-царски!
На минуту все притихли. Вера Михайловна зажала уши сыну.
Хлопнула пробка. Старухи взвизгнули.
– О, язви те!-выругалась бабка Анисья.
– Стало быть, салют,-одернул ее старик Волобуев.
Никита разлил шампанское, поднял бокал, переступил с ноги на ногу.
– Верно, дедушка. Салют в честь моего Сережки.
Выпили,значит.
Красивой бутылкой из-под шампанского долго потом играл Сережа.
А выселковские ребятишки попрекали родителей:
– Да-а, вона Прозоровскому Сережке салют устраивают, а он ишшо и говорить не может. А я хорошие отметки принесу, а мне фигу, даже на кино не даете.
Вера Михайловна долго помнила сцену с шампанским. Ей представлялось лицо Никиты, по-детски открытое, счастливое, точно это ему исполнялся годик, а не его сыну.
В школе Веру Михайловну особенно не загружали, Вела она обычные уроки, без дополнительных занятий, без общественных поручений. Классное руководство с нее тоже сняли. Даже от педсоветов освобождали..,
– Бегите, бегите, - отпускал ее директор.
– У вас свое, особое задание.
Она летела в Выселки, сгорая от нетерпения увидеть сына. В се отсутствие Сережу нянчила бабушка.
Вера Михайловна была спокойна, и не волнение подгоняло ее к родному дому, а совершенно невероятная тоска по ребенку. За те несколько часов, что она не видела его, Вера Михайловна успевала так соскучиться, что места себе не находила от тоски, считала часы и минуты до встречи с ним.
– Солнышко ты мое!
– говорила она еще от порога.
– Как ты тут? Не соскучился по маме?
– Некогда было скучать,-за него отвечала Марья Денисовна.-Мы вот поели, поспали, а сейчас в окошко глядим.
Вера Михайловна подхватывала сына на руки, а он как будто бы не рад был. Восторгов не выказывал, не визжал, не смеялся. Иногда произносил: "Ма-ма". И тогда она прижимала его к себе, радуясь его близости и вдыхая запах его тельца. Потом доставала из портфеля коржик, взятый из школьного буфета, и протягивала сыну. Он, опять же спокойно и молча, принимал гостинец и сосал его, как соску.