Весенний снег
Шрифт:
В таких случаях ему всегда было жаль жену, хотелось взять ее на руки, как ребенка, прикрыть своей широкой грудью от беды, унести подальше от того, что ее волнует. Но куда унесешь? От чего прикроешь?
– Так он же вроде не жалуется, - осторожно начал Никита.- И болел только свинкой.
– Контактов не было, - отозвалась Вера Михайловна.
– Он же у нас почти все время один.
– Ну-у, контактов,-протянул Никита. Его всегда сбивали научные доводы своей бывшей учительницы.
Она уловила растерянность
– Ладно. Еще ничего не ясно.
Утром к ней обратилась Марья Денисовпа, которой рассказал о ее тревогах Никита:
– Ты чо, девонька? Откуль это взяла? Да мало ли чо кто сбрехает. На каждый роток не накинешь платок.
– Худенький он, - сказала Вера Михайловна. Иначе она не могла еще объяснить свои опасения.
– А-а,-отмахнулась Марья Денисовна.-Худенький! Да вон у нас петушишка худенький, да шустрый.
А насчет болестей так Никите говорю, это ишшо ппчо не означат. Ныне все болести уколами гонят.
– Ладно, бабушка,-повторила свои слова Вера Михайловна.
– Еще ничего не ясно.
В школе заметили ее бледность, беспокойство и грустный блеск в глазах. Даже директор спросил:
– Что с вами? Дома все в порядке? Ничего не скрываете?
Что она могла ответить? Сослаться на слова Софьи Романовны? Сказать об ужасном открытии? Все это выглядело бы несерьезно и бездоказательно. А других фактов у нее пока что не было.
Несколько дней и ночей Вера Михайловна проверяла себя: внимательно следила за,сыном, подолгу стояла у его кроватки, поднималась ночью и подходила к нему, прислушиваясь и приглядываясь. Один раз ей показалось, что она слышит его сердце, так оно сильно колотится. Но в тот же Миг она почувствовала усиленное биение своего сердца и подумала, что может ошибиться, что это тоже не показатель.
Но опасения ее на этот раз не проходили. Предчувствия были сильнее разума. Взрослость, отрешенность, прислушивание к себе, серьезные вопросы сына, которыми они так восхищались, - все теперь говорило Вере Михайловне о нездоровье ребенка, а не о его необычности.
Дождавшись солнечного, безветренного утра, она попросила Никиту:
– Давай-ка свозим Сереженьку в больницу. Там новый доктор прибыл. А может, на дом к Дарье Гавриловне.
– Ну давай,-согласился Никита, готовый для ее спокойствия сделать все, что она пожелает.
Мотоцикл шел мягко, плавно покачиваясь на неровностях дороги. Пыли не было. Обильная ночная роса смочила землю, и она темнела, влажно парясь на утреннем солнце. С полей несло свежей соломой и свежими парами. Лесок уже пожелтел и поредел, но все равно оживлял однообразный пейзаж. А озеро зеркально блестело и отражало единственное облачко на небе.
– Смотри, тучка на Африку похожа,-сказала Вера Михайловна сыну. Помнишь, я тебе карту показывала?
Сережа задрал голову, долго смотрел на тучку, потом возразил:
– И нет.
Вера Михайловна поразилась памятливости сына, но ничего не сказала, только обняла его покрепче. Она старалась не выказывать то, что происходило в ней последнее время, а именно, что она заподозрила болезнь сына и была почти уверена в ней. Она еще не знала, какая это болезнь, но в том, что болезнь существует, не сомневалась. Конечно, ей было тяжело пережить это страшное открытие одной, но в то же время и легче, потому что страдания мужа, бабушки и родных не уменьшили бы ее терзаний, а, напротив, увеличили бы их.
"Буду терпеть до последней возможности, - внушала она себе.
– А они пусть пока ничего не ведают, пусть живут спокойно".
Это решение отнимало у нее много душевных сил, но она была довольна, что ни муж, ни бабушка, ни кто другой еще ни о чем не догадываются и вроде успокоились после первой тревоги, поднятой ею.
Сейчас она косилась на загорелую шею мужа, на его крепкую спину, крутой затылок, на его спокойную посадку, такую слитную с машиной, такую надежную, и была снова почти по-девичьи влюблена в этого простого, здорового, терпеливого и добродушного человека.
"Все-таки он у меня хороший. Все-таки он у меня славный".
Она ощутила под рукой биение другого дорогого сердечка - оно показалось ей усиленным. Она тотчас объяснила себе это необычной поездкой и почувствовала радость оттого, что они - сынишка и муж - существуют, что они рядом. Но тут же она мысленно сравнила могучую, богатырскую фигуру мужа и хилое, костлявое тельце сынишки, и снова боль и ужас недавнего открытия сжали ее сердце.
– А кто так поля подстриг?
– спросил Сережа.
– А вот папка твой. Он у нас парикмахер.
– И вовсе нет. Он тракторист, и комбайнер, и...
– Механизатор, - подсказал Никита.
– .Вот,-обрадовался Сережа.
– Правильно. Я пошутила,-успокаивала Вера Михайловна, а сама подумала: "И нс смеется-то он. И шуток-то не принимает".
Тревога ожидания нарастала. Чем ближе они подъезжали к Медвежьему, тем беспокойнее было на душе у Веры Михайловны: "Что скажет врач? Что за болезнь у Сереженьки? А быть может, повезет, волнения окажутся ложными?"
Но в это она почти не верила. Думала так, чтобы утешить себя, отдалить тяжелый миг приговора.
Едва они въехали на окраину села, Вера Михайловна предложила:
– Давай сначала к Дарье Гавриловне заедем.
Никита послушно повернул на тихую узкую улочку, где в доме с голубыми наличниками жила известная всей округе старая акушерка.
Старушку они заметили на огороде. Была она вся крупная и добрая. Крупные руки, округлая фигура, крупный нос и добрые глаза, добрый голос, выработанный годами работы со страждущими людьми.