Весна гения: Опыт литературного портрета

Продев Стефан

– Господа! – как всегда, властно прозвучал голос господина Энгельса (отныне его стали называть Фридрихом Энгельсом-старшим). – Благодарю за добрые пожелания. Пусть их услышит наш всемогущий бог. Позвольте и мне поднять бокал за моего первенца, за моего Фридриха, как я уже решил наречь его. Я хочу, чтобы он стал истинным вуппертальским господином – мудрым хозяином на фабрике и львом в торговых делах. Желаю, господа, чтобы сын умножил славу и богатство фирмы «Энгельс». Мой сын будет носить имя короля Фридриха Великого. Да осенит наследника его гений!

Неожиданно распахнулись

конторские двери. С улицы ворвался веселый гомон толпы и колокольный звон. Барменцы шумели так, словно в городе и в самом деле родился один из будущих королей Германии.

А «король» крепко спал под белоснежным балдахином колыбели. Временами он улыбался во сне, будто вслушиваясь в колокольную песнь. Рядом на широкой семейной постели лежала измученная фрау Элиза. Прикрыв веки, она тоже думала о будущем сына. Мать видела его либо в профессорской тоге, либо в плаще поэта. Она и не подозревала о грубоватых планах мужа. Фрау Элиза еще не знала, что ее сын уже носит имя Фридриха Великого. В душе она давно, очень давно окрестила его Иоганном, именем любимого Гёте…

Ни тосты отца, ни мечты матери не смущали первого земного сна ребенка. Он тихо посапывал, обласканный случайным бледным лучом осеннего солнца. Может быть, в тот час он вслушивался в таинственный голос своей судьбы, незримой тенью склонившейся над его колыбелью? Может быть, он видел и свое будущее – начало борьбы, которая воздвигнет сотни баррикад, порвет много тяжких цепей? Может быть, он видел и сияющую истину той идеи, которая превратит его, сына капиталиста, в разрушителя того, что создавал отец?

Так в обычный осенний день 1820 года начиналась история еще одной жизни. Никто и не подозревал тогда, что самый юный гражданин Бармена свяжет свою судьбу с рождением новой эпохи…

Эпоха

Человек – дитя своего времени.

Что рождается вокруг него, что вдохновляет его, – тем он и станет…

Генрих Гейне

В то время, когда над Вуппертальской долиной благовестили колокола Бармена, в Троппау заседал второй конгресс Священного союза. Австрийский канцлер Меттерних, забыв об этикете, стремительно вошел в зал заседаний и хрипло проговорил:

– Ваши величества, три курьера императора Франца еле переводят дух от бешеного галопа. Они принесли нам дурные вести: в Италии – беспорядки, в Греции – заговоры, в Испании – сражения. Мы здесь заседаем, а революция шагает по Европе…

Революция?.. Разом смолк скрип секретарских перьев. Могущественные монархи мира устремили растерянные взгляды на сухощавую фигуру взволнованного канцлера. Как, революция еще жива?.. Зал замер в тревожном ожидании, словно вместе с Меттернихом сюда ворвались и раскаты ее грома.

Тишина, неожиданно наступившая в зале, вдруг рассыпалась на тысячи звенящих осколков. Певучий голос испуганно спросил по-французски:

– Неужели после поражения Наполеона революция где-нибудь еще существует?

Выслушав странный вопрос французского представителя, Меттерних лишь всплеснул руками. Неунывающий Франц носовым платком прикрыл ехидную усмешку. Нервно

звякнул шпорами Фридрих Вильгельм III. Александр I, прозванный галантным медведем, отрывисто произнес:

– Это так! Не будем наивными…

«Белый император» сказал правду. Несмотря на кажущееся умиротворяющее спокойствие далекой осени 1820 года, революция продолжала жить. Хотя и не слишком громко, но ее бетховенские аккорды настойчиво стучались в двери старого континента. Реставрация династии Бурбонов была не в силах раз и навсегда покончить с ней. Сюда, в Троппау, великие императоры собрались для того, чтобы решить, как встретить революцию…

•

Первенец господина Энгельса-старшего родился в тот самый момент, когда Европа снова почувствовала порывы революционного вихря. Барменские колокола славили появление Фреда на земле, а набаты в Мадриде, Неаполе, Пьемонте призывали к восстаниям. Против Священного союза тронов во мраке террора рождался Великий союз народов.

Приближалась буря.

* * *

Юный Фридрих начал жизненный путь в антракте между двумя революциями. Первое действие – 1789 год – закончилось давно. Предстояло второе – год 1830-й. Окровавленная гильотина где-то ржавела до поры. Теперь история была у порога баррикад на улице Сен-Дени.

В антракте один из честолюбивых офицеров успел стать императором. Кости миллионов французов выстлали путь Бонапарта от казармы артиллеристов до трона французских королей. Дело великой революции было поругано. Республиканским идеям пришлось отступить перед барабанным боем империи.

Но антракт слишком затянулся, а император «устал» от побед. Несмотря на гениально организованное сопротивление в трехдневной битве под Лейпцигом, Париж оккупировали армии европейских держав. Триумфальные победы завершились позором заточения. Остров Святой Елены и шинель рядового гренадера – все, что осталось от империи…

Войны, начатые Наполеоном, продолжались за столом Священного союза. Наступали годы Реставрации – последняя попытка феодальной аристократии повернуть вспять колесо истории. Но – увы! – солдаты Наполеона, эти мирные французские крестьяне, одетые в военные мундиры, не только завоевали Европу. Они совершили нечто большее. Вместе с походной пылью и боевой славой наполеоновские гренадеры оставили в наследство европейским народам и те свободолюбивые идеи, которые в дни Республики привели Францию к возрождению.

Реставрация, снова столкнувшаяся с этими идеями, почувствовала себя бессильной. Против нее стояло будущее.

Пятнадцать лет Реставрации измучили народы Европы. Но то, что народилось, не желало умирать. Мечта Меттерниха – обмануть законы развития, напялить на XIX век проржавевшие доспехи средневековья – оказалась бесплодной. Европа, перешагнувшая через феодальную ограду, не хотела возвращаться назад. Она уже читала Вольтера и Руссо. Европа видела короля, стоявшего на коленях под ножом гильотины. Она распевала «Марсельезу». С ней был гений Гегеля. И пожалуй, самое важное – человечество уже широко пользовалось изобретением Уатта. Его огнедышащий демон совершил революцию в сознании людей.