Весна гения: Опыт литературного портрета

Продев Стефан

Паровая машина, несмотря на свою примитивность, навеки похоронила иллюзии феодальной аристократии. Она завоевывала города, подчиняла себе производство, меняла мировоззрение эпохи. Каждая ее трансмиссия помогала революции больше, чем любой артиллерийский полк наполеоновской армии. Там, где начинала дымить заводская труба, железная метла прогресса выметала и феодализм, и феодальные поземельные повинности, и аристократические привилегии. Его величество Пар провозглашал власть ростовщика. Никто и ничто не могло остановить марш жизни. Даже изощренный ум Меттерниха и окровавленный штык Александра I не в силах были предотвратить неизбежное.

История делала еще шаг вперед.

А это – главное.

* * *

–

Папа, газеты!.. Есть и французские. «Либерасьон», «Насиональ», «Газетт де Франс». Папа!..

Эхо изо всех углов повторяло звонкий голос маленького Фреда. Он старался подражать выкрикам барменских газетчиков. Мальчик перебегал из комнаты в комнату, довольный своей ролью. Он искал отца.

– «Барменская газета», «Сельская газета». Папа!..

Влетев в одну из мрачноватых комнат верхнего этажа, в которую никогда не проникало солнце, Фред уткнулся головой в живот господина Энгельса, шедшего навстречу с подсвечником в руках. Отец пошатнулся от неожиданного удара.

– Папа, почта!..

Несколько минут спустя Энгельс-отец, усевшись в кресло, просматривал одну газету за другой. Фред, стоявший рядом, с любопытством разглядывал смешные карикатуры в «Газетт де Франс». Постепенно лицо фабриканта мрачнело. Потом его исказила гримаса, похожая и на гнев, и на тревогу. Вдруг, скомкав газеты и швырнув их за дверь, господин Энгельс вскрикнул:

– Безбожники!..

Голос фабриканта прогремел, как выстрел мортиры. Схватив цилиндр, он стремительно сбежал вниз по лестнице. Фред сообразил: только газеты, конечно, могли так рассердить отца. Мальчик с опаской склонился над газетным комком, поднял его и расправил одну из газет. Перед его глазами выстроились крупные черные буквы. Десятилетний мальчуган на чистом французском языке медленно читал вслух: «Мятежи в Париже. Карл X отрекся. Баррикады на Сен-Дени и на улице Шом. Великая битва началась…»

Лицо Фреда засветилось:

– О, там дерутся… Это чудесно! Да здравствует, да здравствует Париж!..

Фридрих был еще очень мал, чтобы понять, кого и почему надо приветствовать. Где-то сражались. Для мальчугана его возраста одного этого было предостаточно. Фред и не подозревал, что его восторженный возглас прозвучал, как «прощай» концу сорокалетнего антракта, как приветствие началу так запаздывавшего «второго действия»…

Пламя, вспыхнувшее над Парижем в 1830 году, потрясло только мальчишек. Вся Европа давно была подготовлена к этому. Народы ждали сигнала так же, как ждут зарю после долгой мучительной ночи. Общественное сознание находилось во взбудораженном состоянии. Мятежные мотивы вспыхивали то в песнях Беранже, то сквозили на литографиях Жерико. Революционные мотивы экзальтировали парижские кафе, когда Гюго читал там свои стихи. Эти же мотивы смешили толпу, когда великий актер Фредерик Леметр выступал в роли Робера Макера [2] . Безжалостная сатира, появлявшаяся на газетных страницах, превращала бумагу в ежовую шкуру. Страсти были накалены так, что улица безбоязненно освистывала гусарские эскадроны. Даже воздух был заряжен динамитом. Не хватало искры. Нужен был малейший толчок, чтобы все полетело к чертям.

2

Популярный герой мелодрамы «Корчма Адрос».

Толчок произошел 25 июля 1830 года, когда Карл X подписал в Сент-Клу указ, практически отменивший конституцию. Чаша терпения переполнилась. В тот самый миг, когда король выводил кренделек своей замысловатой подписи под последним указом дворянской монархии, на Париж обрушился ливень. Голубые молнии облизывали свинцовые крыши,

разбрызгивая зловещее сияние над их ломаными линиями. Когда король закручивал кренделек своей подписи, рядом ударила молния – король вздрогнул, и кренделек покрыла клякса.

Но самое страшное случилось позже. На этот раз молчало небо, но грохотал Париж. Тишина покинула Францию. Улицы покрылись баррикадами. Всю неделю шли кровопролитные сражения. Самопожертвование сотен героев обессмертило июльские дни.

Восставшие победили.

Под покровом ночи Карл X бежал из Франции. Скрылся он так же незаметно, как скрывается вор, ограбивший квартиру. Его черная карета, пылившая по дорогам, смахивала на катафалк, везший политический труп – короля без короны и власти. Со сцены сходил последний живой призрак Реставрации. Феодальная аристократия переселялась в толстые тома истории.

Париж ликовал.

Ликовала вся просвещенная Европа.

Однако ликование слишком быстро сменилось разочарованием. Народ-победитель оказался обманутым. Его перехитрила буржуазия. Вместо политических и социальных свобод ему преподнесли новые цепи, вместо республики – нового короля. Этот король был банкиром. На троне воссел Луи-Филипп – коронованный Робер Макер.

Монархия дворян уступила место монархии крупных банкиров. Не случайно либеральствовавший финансовый магнат Лаффит встретил «короля баррикад», как народ окрестил Луи-Филиппа, циничными словами: «Отныне господствовать будут банкиры». Как писал К. Маркс, Лаффит выдал тайну революции.

Страшную тайну обмана.

Очень скоро баррикады стали ненужными. Их быстро разобрали, чтобы расчистить дорогу новому королю. Начиналась эпоха Июльской монархии, акционерной компании по эксплуатации национального богатства Франции, как выразился Карл Маркс.

•

Начиналась одна из драм буржуазной Франции.

1830 год обманул надежды демократической Европы. Но предательство не могло успокоить бурю. Собратья Гавроша жаждали возмездия. Оно близилось. Вместе с ними росла и набирала силы новая революция. К 1848 году гавроши возмужали. Наступала пора, когда надо было снова приниматься за дело.

* * *

«Электрические удары» прогрохотали в 1830 году, когда Фреду исполнилось десять лет. Год от года мужала революция. Год от года мужал и Фред. Нередко, когда семья справляла день рождения сына, над Европой гремела революционная канонада.

Год 1831-й. Когда Фридриху Энгельсу-младшему преподносили традиционный шоколадный торт, на котором горело одиннадцать свечей, вспышки выстрелов над баррикадами Лиона озаряли мрачное небо над городом. Один из старейших промышленных центров вписывал в историю Европы первые страницы эпопеи вооруженной борьбы пролетариата. На этот раз на баррикадах не было ни бакалейщиков, ни торговцев. Боролись рабочие. Против стареньких байонетов, против ломов и булыжников была двинута королевская артиллерия. Маршал Сульт командует: «Огонь!» Лион отвечает: «Бей!» На ультиматум, предъявленный орлеанским герцогом, восставшие провозглашают: «Жить, работая, или умереть, сражаясь!» И лионский пролетариат не отступил. Не сдался…

•

Год 1832-й. Фред двенадцать раз целует счастливую мать – фрау Элизу. Король и двенадцать его министров скрываются в Тюильри.

Париж снова на ногах.

Рабочие требуют республики. Банкиры отказывают. На площадях и бульварах завязываются перестрелки. Монархистов снова забрасывают булыжниками (о, эти славные мостовые Парижа!). Впервые в истории классовой борьбы пролетариата на улицах Парижа взвивается красное знамя…

Несмотря на героизм масс, торжествуют гусары. Тюрьмы настежь распахивают ворота. Луи-Филипп ненасытен. Он заковал бы в кандалы весь Париж.