Весна гения: Опыт литературного портрета
Шрифт:
– Неужели ты воображаешь, что сомнение способно возвысить дух человека? Неужели религия не дает тебе всего, неблагодарный?..
– Должен признаться, папа, что религия уже почти ничего не дает мне. Я счастлив, что отрываюсь от нее даже ценой страданий. Вот один пример: история религии учит меня, будто Вселенная создана за семь дней, а наука доказывает, что каждый камешек, о который я спотыкаюсь, прожил миллионы лет. Кому же мне верить – церкви или науке? Пастору Йордансу или Лапласу? Прости меня, папа, но я склоняю голову перед Лапласом…
Пока Фред говорил, Фридрих-старший внимательно осматривал сыновнюю
– На кой черт ты собираешь всю эту гадость, господин Сомнение!
Фред, скрестив на груди руки, отвечает:
– Я хочу, подобно Декарту, отыскать истину с помощью естествознания…
Истина! Естествознание! Фабрикант с тревогой вглядывается в сына. Неужели это говорит он, его сын, его Фридрих?.. Неужели революция… О, это уже слишком!
Голос фабриканта дрожит от негодования:
– Что за фантазии, Фред! Ты уже достаточно повзрослел, чтобы подумать о чем-то более серьезном. Неужто сын фабриканта способен уподобляться лунатику?.. Через несколько месяцев я введу тебя в дело. В торговой конторе – вот где ты должен искать истину! Там твой естественный мир! Там…
Фред медленно поднимает голову:
– Моя судьба решена, папа! Я не хочу торговать. Я хочу творить… Я еще не знаю, как это делается. Но религия все дальше и дальше отходит от меня… Литература, искусство, наука – вот что влечет меня теперь. Не мешайте мне идти своим путем. Верю, что именно этот путь приведет меня к истокам истины, которую я ищу…
Трость фабриканта взлетает в воздух. Он больше не способен слушать подобные мысли своего мальчика. Ежась под ударами трости, будущий автор «Диалектики природы» бросает в лицо взбешенному отцу:
– Как вы наивны, господин!.. По спине Наполеона, впрочем, тоже гуляла трость…
Медленно, но верно наука вымывала из сознания Фреда муть религиозного мышления. Слова юноши, который написал в 1840 году о том, что не нужно бояться работы духа (разума), идеально характеризуют его внутреннюю решимость. Решимость эта такова, что поколебать ее не в силах уже никто и ничто – даже отцовская трость.
Потом Фридрих Энгельс-младший поворачивается спиной к пиетизму и по чисто моральным соображениям. Его аналитический ум очень рано столкнулся с лицемерием и тщеславием протестантской церкви. Юноша как личную трагедию переживал все явные и тайные прегрешения вуппертальских пасторов. Он рано понял, что их жизнь наполнена желаниями и деяниями, которые не имеют ничего общего с благочестивыми взглядами, проповедуемыми с церковных кафедр. Фред все это встречает с возмущением.
Он никогда не любил и никогда не полюбит тех, кто свои грязные дела прикрывает красивыми сказками.
В Вуппертале почти не было таких пасторов, которые не разочаровали бы Фридриха-младшего тем или иным проявлением своего «духовного» естества. За спиной каждого служителя культа была одна или несколько весьма неприличных историй, какое-нибудь публично отмеченное прегрешение, рушившие у юноши остатки элементарного чувства уважения к ним. Слушая пророческий голос пастора Фридриха
Подобные мерзости представлялись молодому Фридриху и тогда, когда он вспоминал о таких столпах вуппертальской церкви, как пасторы Коль, Балль, Герман, Зандер, Хюльсман, Круммахер II (брат Фридриха Вильгельма), Дёринг. Один тупее и наглее другого, все они – носители грубых пороков и невоздержанности.
Нравственный бунт Фридриха Энгельса-младшего против морального двуличия вуппертальских пасторов до конца испепеляет так долго прививавшееся ему уважение к церкви и вере. Он взорвался с такой всеуничтожающей силой, которая в пух и прах разнесла даже самые прочные опоры религиозного культа в душе юноши. Лицемерие и ложь – будь они даже высшего, «божественного» происхождения – не могли встретить ни сочувствия, ни признания в сердце Фреда.
Тихий июльский вечер 1838 года. Фред и два его ближайших друга – братья Греберы – сидят на берегу сонного Вуппера. Вильгельм Гребер, глядя на звездное небо, чуть слышно произносит:
– Где-то там, выше этих небесных светил, царство божие.
Фред громко захохотал:
– Ошибаешься, Вильгельм! «Где-то там» ничего нет, кроме новых планет, новых звезд, новых систем, новых вселенных…
– А за ними?..
В голосе Вильгельма звучит лукавая нотка абсолютной уверенности.
– За ними?.. Этого «за ними» не существует, дружище. Все это – плод нашей фантазии, людской привычки всюду искать конец чему-то… Вселенная бесконечна и безначальна, как кольцо, как ноль. И под нами, и над нами, и вправо, и влево от нас нескончаемый поток миров, материи и ничего больше.
– Ты, Фред, рассуждаешь, как безбожник. Какой еретик подбросил тебе такие опасные мысли?..
Фред опять хохочет:
– Должен доверить вам, дорогие братья, свою тайну: я давно безбожник! Когда смотрю на небеса, я думаю уже не о своей душе, не о рае или аде. Я думаю о величии естества материи…
– Материя? Что это за штука, Фред? Уж не считаешь ли ты, будто мысль тоже материя?
Фред становится серьезным.
– В том и беда моя, господа, что я, к сожалению, не могу объяснить вам, что же такое представляет собой материя. Для меня ясно сейчас одно: материя существует помимо нас, независимо от бога или дьявола, она всюду, она порождает и жизнь и смерть. Остальное для меня пока загадка, перед которой я все еще стою бессильный и растерянный…
Фридрих Гребер перебивает бунтаря: