Весна гения: Опыт литературного портрета

Продев Стефан

Через три дня, всего лишь через три дня, письмо будет в Бремене!..

* * *

Знакомство с миром торговой улицы, контор и собственников – первый шаг Фридриха-младшего в познании общества. Вторым шагом было знакомство с миром фабрик, рабочих, с миром городского предместья. Оба шага были сделаны почти одновременно, и юноша сразу увидел и рай, и ад Вупперталя. Из блестящих салонов Гемарке и Нижнего Бармена он тут же попадает в лачуги Рауэнталя. После рассуждений о могуществе денег он слышит разговоры о творимых из-за них преступлениях. Едва покинув школьную скамью, Фред сталкивается с загадками жесточайшего социального конфликта, бросившего в его сердце первые семена сомнения…

Мы уже знаем, кто ввел молодого человека в салоны Гемарке и Нижнего Бармена. Это сделал отец, повелевший собственной конторе «бросить его в сражение».

Но кто направил Фреда в мрачные трущобы Рауэнталя? Что за сверхъестественная сила повела его через грязь тесных улочек и заставила постучаться в первую попавшуюся хижину бедняка? Может быть, это случайность или простое любопытство? Или жажда приключений? Нет, не будем предаваться самообману! Согласившись с одним из таких предположений, мы лишь станем

на путь банальных упрощений, который конечно же никогда не приведет нас к истине. Интерес, проявленный Фредом к Рауэнталю, – результат несравненно более сложного процесса. Вот почему мы должны искать ответ не где попало, а в сущности самого этого человека, в самых потаенных глубинах его характера, в его безграничной душевности. И разумеется, в тенденциях эпохи. Там, и только там, мы обнаружим ту силу, которая взяла юношу за руку и повела в мир страданий и нищеты, в самую преисподнюю капитала. Хорошо известны воспоминания членов семьи Энгельса, которые рассказывают, что Фридрих был очень отзывчивым и щедро раздавал бедным свои небольшие сбережения. Несмотря на свою скудость, эти воспоминания убедительно подтверждают, что наш герой имел очень добрый, благородный характер, отличался большой сердечностью, которая не могла оставить его безучастным к трагедии простых людей. Именно эти его качества дают нам ответ на поставленный выше вопрос. Фред тянулся к прокопченным фабричным предместьям не по принуждению чьей-то злой воли или грубого интереса. Туда его влекло собственное сердце и сама эпоха, сильно звучавший голос его совести. Чисто эмоциональным и нравственным путем (это ведь самый верный путь к истине!) молодой Энгельс пересекает социальную границу, разделявшую два вуппертальских мира, и оказывается перед величайшим противоречием своего времени. На первый взгляд во всей этой истории есть что-то необычное и даже абсурдное. Один молодой богач решил попачкать туфли. На самом же деле здесь нет никакой ошибки и ничего абсурдного. Поступок молодого человека вполне логичен, он полностью соответствует его пониманию мира и людей. Фридрих Энгельс-младший ищет ответы на множество вставших перед ним вопросов. Он человек, желающий счастья для людей. И разве грязь в состоянии остановить его! Ведь он ищущий человек!

Появление Фреда на улочках Рауэнталя вызвало там сенсацию. Вуппертальская беднота не могла поверить, что богатейший в округе наследник серьезно заинтересовался ее бытием и ее страданиями. С каждого двора, из каждого наполовину заклеенного бумагой окошка на Фридриха устремлены удивленные и недоверчивые взгляды, медленно ощупывающие его великолепную фигуру и силящиеся отгадать тайну столь высокого посещения. Весть о его появлении облетает трущобы, и вскоре около Фреда вырастает толпа оборванных и голодных людей. Они с почтением сняли шапки и молча идут за ним. Юноша смущенно оглядывает эту невероятную демонстрацию ввалившихся глаз и ревматических суставов, эту страшную шеренгу испитых лиц и рахитичных тел и, сам не замечая того, с почтительностью снимает шляпу. Впервые в жизни молодой Энгельс видит столько бедных и измученных людей, так явно и беспощадно проступающую человеческую обездоленность. Впервые в жизни он чувствует себя неудобно в элегантной одежде и ищет способ как-то спрятать, стушевать ее модные линии. Фреду кажется, что все это сон, что он попал в какой-то неведомый и несуществующий мир, а все, что он видит вокруг, какая-то нелепая шутка, какое-то зловещее проявление фантазии. Да разве могут быть в действительности эти истощенные и печальные дети, эти покалеченные и парализованные старики, эти бледнолицые девушки с выпавшими зубами и впалой грудью. Разве в Вуппертале, этом прибежище «благочестивых отцов» и «райских добродетелей», могут существовать такие ужасные картины, которые заставляют человека опускать голову и краснеть за свое собственное благополучие? Фридрих чувствует, как горят его щеки, как на лбу выступила испарина, как руки его машинально отыскивают в карманах монеты, чтобы предложить участникам этого стихийного шествия. Сразу же к нему тянутся десятки рук, и будто во сне он слышит слова мольбы, сливающиеся в один общий стон, в рыдание нищеты и голода. Фред вывернул карманы и остановился смущенный, растерянный, не зная, что сказать этим несчастным, чем их утешить, что им пообещать. Он наверняка сбежал бы от своего бессилия и стыда, если бы к нему не подошел изможденный старец с одним глазом и, тыча своим посошком, строго не спросил: «Кто вы, молодой господин, и что вас привело сюда?» От неожиданного вопроса или, может быть, тона, которым он был задан, юноша смутился еще больше и ответил медленно, запинаясь: «Я Фридрих… то есть я старший сын господина Энгельса, и… как бы вам сказать… пришел к вам просто так… без особого дела… по зову сердца…» Старец удивленно поднял голову. «Не ослышался ли я, ваша милость? – быстро спросил он. – Вы назвались сыном старого Энгельса. Значит, вы внук Иоганна Гаспара-младшего, бывшего когда-то нашим хозяином. Не так ли?» Фред утвердительно кивнул головой. Старец приблизился к нему, подал трясущуюся руку. Постепенно смущение Фреда рассеялось, и он вновь зашагал по улочкам Рауэнталя, ведомый за руку изможденным и одноглазым Вергилием…

Первое посещение квартала бедняков продолжалось долго, и Фред вернулся домой поздно, усталый, в перепачканной одежде, переполненный мрачными впечатлениями. На вопрос мадам Элизы, где был, он ответил глухим голосом, тяжело махнув рукой:

– Я и сам не знаю, мама. Если спросите мое тело, оно скажет вам, что было в Рауэнтале. А если душу, то она ответит, что была в аду…

Со временем молодой Энгельс станет часто наведываться на «грязные улочки», и они свыкнутся с ним. Он станет их «добрым знакомым», и они будут принимать его со всей искренностью своего трагического существования. Хорошо изучив их сложный лабиринт, Фред будет ходить по нему в самые различные часы дня и ночи, проникая все глубже в море социальных страданий. После каждого посещения этих улочек юноша ближе подходит к истине, что общество организовано несправедливо, что мир контор держится на плечах обитателей лачуг. Он посещает фабрики, где «люди вдыхают больше угольного чада и пыли, чем кислорода», своими глазами наблюдает страшную работу машин, этих черных чудовищ, производящих больше мyки и отчаяния, чем

пряжи и тканей. Он бывает у ткачей-надомников, которые, согнувшись над станками, «иссушают свой спинной мозг у жаркой печки», и воочию убеждается в отупляющей роли эксплуатации, ее духовном и физическом варварстве. Он бывает в многочисленных кабаках, где пьянствуют так называемые Karrenbinder [27] , «люди совершенно деморализованные, не имеющие постоянного крова и определенного заработка», и с ужасом констатирует, что Вупперталь полон горемык, деклассированных типов и алкоголиков. Он заглядывает в мастерские ремесленников, где мастер почти всегда читает Библию… а иногда с хором подмастерьев затягивает духовную песню, и наяву видит всю ложь и позор пиетизма, который в сочетании с машинами, домашними станками и самогонкой доканывает хороших рабочих людей. Да, Фред бывает повсюду и видит все. Он проникает в самые темные уголки вуппертальской нищеты, накапливая в своей душе все дантовские страдания. После каждого путешествия в эту страшную действительность наш герой становится все более мрачным и замкнутым, он все более ожесточается, часто запирается в своей комнате и ни с кем не общается, его терзают острые, словно удары орлиного клюва угрызения совести. Целыми неделями Фридрих живет как бы во сне, забыв все свои давно устоявшиеся привычки, толстые книги, поэтические видения. Клавесин и шпага покрылись пылью, на столе валяется сломанное перо, а окно закрыто тяжелыми бархатными портьерами. Комната никогда не была такой тихой и печальной, да и ее хозяина никто раньше не видел таким расстроенным, сокрушающимся, несчастным. Красота померкла, забилась в углы, она смущена и обескуражена, окончательно уступив место новой демонической силе, пришедшей извне. Эта сила не имеет названия (может быть, это сомнение или, точнее, прозрение), но это не помешало ей завладеть комнатой и на все бросить свою тень. Она расселась по стульям, расположилась на всех предметах и принялась творить суд над наивными представлениями и пустыми добродетелями. Она принудила молодого человека рассечь свое сердце, чтобы найти чистый жемчуг истины. О, как мучительно это бескровное рассекание, заставляющее мысль корчиться от боли! Сколь нестерпимо это отделение правды от лжи, это собственноручное оперирование сознания, ищущего ответы на все неясные вопросы! Но Фридрих уже не маленький, и боль его не страшит. Он с мужественной непоколебимостью взваливает на себя тяжкий жребий «рассечения» и день за днем, неделя за неделей начинает расчищать путь к «жемчугу»…

27

Выражение, аналогичное русскому «крючники», «грузчики».

Несколько торопливо исписанных листов, дошедших до нас, показывают развитие этого адски тяжелого труда «по расчистке» сознания, который начался с отдельных констатаций и впечатлений и завершился созданием обобщающей панорамы социальных противоречий в Вуппертале. На них оставлены заметки Фреда, сделанные после каждого его возвращения из Рауэнталя и других рабочих предместий. В своем роде это достовернейший «дневник» его первого проникновения в мир нищеты и бесправия. Документальный очерк о его первой встрече с социальной проблемой.

В нем говорится:

«Среди низших классов господствует ужасная нищета, особенно среди фабричных рабочих…»

«Сифилис и легочные болезни настолько распространены, что трудно этому поверить…»

«Из пяти человек трое умирают от чахотки…»

«В одном Эльберфельде из 2500 детей школьного возраста 1200 лишены возможности учиться и растут на фабриках…»

«Из фабрикантов хуже всех со своими рабочими обращаются пиетисты…»

Точно через год после того, как сделаны эти наброски, с номера 49 гамбургского журнала «Германский телеграф» публикуются без подписи знаменитые энгельсовские «Письма из Вупперталя». По какой-то странной логике судьбы Фред дебютировал в литературе не как поэт, а как публицист. В эту первую свою публикацию юноша ввел дословно процитированные выше заметки. Это придало ей необычную глубину и, что важнее, непосредственность, вызвавшую подлинную бурю среди прогрессивных кругов рейнской общественности. Публицистика также волнует, если она искренна…

Но прежде чем попасть на страницы «Телеграфа», некоторые из этих заметок попали в руки… отца. Перечитав их несколько раз, старый фабрикант решил, что его сын дошел до последней стадии безрассудства. Разве это мыслимо, чтобы кто-то из Энгельсов, причем наследников, занимался такими никчемными исследованиями! Где это видано, чтобы простой смертный сомневался в справедливости неба! О, этот своенравный юноша совсем уже забылся! И как был в халате, господин Энгельс, накинув плащ, приказал кучеру ехать прямо в контору.

– Быстрее, старина, быстрее! – торопил он. – Не жалей лошадей! Галопом через весь Бармен! Сегодня твой хозяин встретился с самим дьяволом…

Спустя десять минут отец попросил выйти Гутмайера и Бауэра, изнутри запер дверь на ключ и приказал «дьяволу» стать к стене.

– Я хочу задать тебе несколько вопросов, Фред. Требую ответов точных и правдивых.

– Слушаю, отец! – с улыбкой смущения проговорил сын.

Фридрих-старший скрестил под плащом руки. Закутанный в его тяжелые складки, он походил на следователя времен первой империи.

– Это твои записи, господин Энгельс?

– Да, папа.

– Когда ты ходил в Рауэнталь и другие подобные места?

– Месяца полтора тому назад…

– С какой целью, позвольте узнать, сэр?

– Хотел посмотреть, как живут некоторые люди, папа…

– Ну, и?..

– Посмотрел.

– Что именно посмотрели, милорд?

Фред понимал, что отец взбешен, и потому решил встретить его наскок со всем достоинством, на которое только способен. Он знал, что через минуту старик разбушуется подобно урагану, и призвал на помощь всю свою волю.

– Посмотрел на что-то страшное, папа!

– Ну, и?..

– Посмотрел другое лицо жизни… видел обратную сторону медали… улицы, залитые грязью и нечистотами, сырые подвалы, переполненные больными. Детей поденщиков. Людей без глаз, без рук, без зубов. Девушек, продающих свою честь. Церкви, забитые юродивыми и вдовами. Кабаки, где предлагают только водку. Вереницы безработных, умирающих под заборами… И над всем этим, отец, видел трубы ваших фабрик. Их дым и пар. Посмотрел…

Отец резко поднял руку.