Вестники весны. Мифы двенадцати миров.
Шрифт:
Несколько дней! В душе что-то разбилось, и, видимо, это отразилось на моём лице, потому как коварная улыбка искривила рот Дэйкири.
– А жертва на плодородие нам понадобится ближе к лету, когда начнём пахать землю. – Дикарка низко рассмеялась, скаля по-звериному острые зубы.
Вот зараза. Издевается!
– До этого ещё долго. Мы же с твоими кузенами раньше уйдём? – Я нарисовал на лице улыбку.
Мелкая сестра заинтересовалась нашим разговором и вертела головой то в мою сторону, то в сторону Дэйкири.
– Надеюсь. Чем
– Вот видишь – если и Лилёк отправится с нами, вам не придётся с ней возиться до лета!
– Это звучит прекрасно, но нет. Прекрати держаться за эту дуру. Что за глупости, зачем она тебе?
Конечно, мне не нужна Лилёк. Обуза, да.
– Но она ведь живая.
Все мои замечательные аргументы рассыпались, как зёрна по щелям в полу.
– Она ущербна.
От этого слова меня перекосило. Да мы тут все не без изъяна. Что же теперь, больных ещё в люльке убивать? Мои голоса в голове на родине тоже считались неустранимым дефектом, но мы же смогли их заглушить, чтобы я мог жить нормально.
– Стать жертвой – великая честь и самое полезное, что она сможет сделать в жизни, – сказала Дэйкири и отвернулась. – Не хочу слышать больше об этом. Я уже предлагала – либо ты, либо она, – бросила девчонка через плечо и заговорила с сестрой на своей тарабарщине.
Тупые дикарские традиции. «Великая честь»! Что же ты сама не станешь жертвой? Я так тряс сито, что доски прогнулись и едва не поломались под пальцами.
Святой Господь, я сдаюсь. Сколько можно биться в стену дикарского дебилизма? Пора смириться – Лилёк не спасти, а если я буду настаивать, то, чего доброго, эти варвары передумают и не повезут меня никуда, а прирежут вместе с Соплежуйкой.
После ужина, впервые за моё пребывание в дикой деревне, хозяева затопили норную баню. Я уже не надеялся, что племя детей Живы моется зимой. Баня оказалась маленькой, от силы двоим развернуться, и принадлежала нескольким семьям, поэтому образовалась очередь. Я мылся едва ли не последний, зато один.
Надо было искупать Лилёк, но я засмущался мыться с малявкой. Наверное, зря. Ведь девчонка всё равно ничего не соображает, а так хоть будет приятно пахнуть. От мук выбора меня избавила старшая из сестёр. Она сжалилась над Соплежуйкой, и вскоре та, непривычно чистая, сидела, завёрнутая в одеяло, у меня под боком.
Я, разморённый, дремал, прислонившись к углу печки. Мамаша в дальних комнатах пела песни, баюкая младенца. Сёстры сидели на подушках и по цепочке расчёсывали друг другу влажные и оттого ещё более чёрные волосы. Трещали угли.
С громким стуком в умиротворение нашей норы ввалились две незнакомые девицы. Сёстры обрадовались им, засмеялись, усадили гостей к столу и закрыли двери в спальные комнаты. Медовым журчанием полились разговоры, откуда ни возьмись, появилась губная гармошка. Музыка переплелась с голосами и перетекла в песню.
Дэйкири не пела. Она думала о чём-то очень серьёзном и хмурила брови. Вскоре
Музыка мурчала переливчатыми трелями. Грёзы пытались слепить мне веки. Лилёк – та уже совсем уснула и покрылась деревянной коркой.
Моя мама говорила, если спор кажется неразрешимым, попробуй встать на место своего противника. Войди в его положение, думай, как думает он. Я призадумался – как бы это сделать?
– Послушай, Дэйкири, ведь такая жертва как Лилёк не понравится богам. Она же не понимает, что происходит, как зверь. Боги даже обидятся, если вы подсунете им такую жертву. Не дитя Живы, а обман какой-то.
Девчонка обернулась ко мне. Под отяжелевшими веками пролегли тени усталости. Похоже, я надоел ей хуже утренней каши. Я уже отвёл взгляд, но внезапно она заговорила низким хрипловатым голосом:
– Ты веришь в судьбу, Алекс?
В неровном свете свечей кожа её казалась обожжённой красной глиной, а губы – срезом бордового камня. В горле у меня пересохло, и я сглотнул.
Мой ответ как-то повлияет на её решение? Как всегда, соврать или сказать, что думаю? Что не навредит делу?
– Нет.
– Мм?
– Не верю.
– Почему?
– Если бы я верил в судьбу, то всё ещё ждал бы, пока за мной прилетят мои… мои родичи и спасут меня.
Дэйкири смотрела в пространство и не отвечала.
Пение стихло, и девчонки начали что-то оживлённо обсуждать. Время тянулось, медленнее засахаренного мёда. Я ждал её ответа, но Дэйкири будто заснула.
Молчание.
Она встряхнула головой, встала, опёршись о печку. Накинув доху и не оборачиваясь, вышла из норы.
Глава 8.
Дэйкири. Деревня Меркитасиха.
Остывший ночной воздух, словно игривый лисёнок, холодной свежестью покусывал лёгкие. Дэйкири поискала взглядом Эрулайн. Но небо в тучах, не видно даже Бездны. Боги сегодня определённо не хотели общаться с юной охотницей. В тишине деревни она замерла в замешательстве.
«Всё-таки это очень глупая затея!»
Решимость, созревшая в ней, к вечеру дрогнула. От страха и волнения в груди всё сжималось, а руки немного дрожали. Но возвращаться в нору глупо, ведь она уже вышла.
«Нужно вырвать это, как расшатавшийся молочный зуб! Быстро и резко. Хуже уже не будет!»
Тенью на снегу она метнулась к норе старейшины, забарабанила в дверь.
– Войдите, – изнутри донёсся женский голос.
Дэйкири осторожно сунула нос в тёмный лаз и спустилась по лестнице.
– Что-то случилось, Дэйкири? – встревоженная тётушка Саяра встречала её в коридоре.