Вестники весны. Мифы двенадцати миров.
Шрифт:
«Ох уж эти вещие. – Дэйкири с трудом разбирала мимику чужеродного лица. – Слишком светлые и неправильные глаза. Непонятно, правду говорит или дурит».
Глядя на Алекса, она недоумевала, как эта раса вообще выжила. Такой хлипкий и бледный настолько, что умудрился обгореть под скудными лучами весенней Аннушки.
– Лилёк останется здесь. Нам нужна жертва. – Дэйкири развернулась так, что косички обвились вокруг шеи, и вышла прочь из норы.
Ей дела не было ни до Лилёк, ни до мальчишки. По хрустящему снегу она лёгкой лисичкой скакала прочь из деревни.
После
Приближаясь к барсучьим норам, Дэйкири замедлила ход и крадучись пошла с подветренной стороны холма. Но, к огорчению девочки, ловушки остались пусты: одна, другая, третья. Либо барсуки ещё не проснулись, либо талая вода размыла маскировку петель, и осторожные зверьки учуяли опасность.
Запах боли и стрёкот сообщили Дэйкири о том, что в последнюю ловушку всё же кто-то попался. Он был ещё жив и чуял её приближение.
«Благослови Эра эту охоту!» – мысленно взмолилась девочка.
Ноздри Дэйкири раздулись, втягивая запах добычи, она ссутулилась и, довольно оскалившись, заглянула в барсучью нору. Чёрный лисёнок дёргался, застряв задней ногой в петле капкана.
– Вот дура, – обругала девочка пушистую глупышку. – Зачем ты только туда полезла, сестрица?
Дэйкири дёрнула за петлю, освобождая лису. Та выскочила, отбежала и, обернувшись, замерла у кустов. Дэйкири, разочарованная неудачей, плюхнулась в сугроб так, что ноги подлетели к небу.
– Ну что за невезенье? – досадливо спросила она у лисы.
Та не ответила и скрылась за деревьями.
Дэйкири откинулась в снег, маясь тяжёлыми думами: «Чтобы изменить свою судьбу, я должна доказать Эре, что достойна. Для этого придётся совершить великий подвиг, принести особую жертву. Тогда божественный брат благословит меня стать охотником. Только какой из меня охотник? Барсуки – и те разбегаются!»
– Может, так ты хочешь сказать, что моя доля – на кухне? – спросила она у невидимого божества. – Или это испытание, где я должна проявить терпение и упорство? Подай знак, прошу! Как мне понять, верный ли путь избираю?
Дэйкири таращилась в сияющие чистотой небо так, словно на нём кто-то нарисовал ответы на все её вопросы. Но знака не было.
Тогда она решила обратиться к другому божественному брату, столь же близкому ей по духу:
– Эй, Ясень-Гай, давай, если на меня упадёт шишка – уйду из дома, а если нет, то… нет? – предложила она лесному божеству.
Младший божественный брат любил такие штучки, и Дэйкири замерла в надежде, что он не упустит возможности запустить в неё чем-нибудь.
Тишина. Лес не дрогнул. Ни одна шишка поблизости не шелохнулась.
– Ну же, скажите мне!
Верить, что это и есть ответ богов, Дэйкири не хотела и всю дорогу до дома ожидала, что хоть одна шишка пролетит рядом. Боги молчали. В душе скапливалось болото отчаяния, и девочка выходила из леса, заплетаясь
«Ясно». Наклонилась, скатала оледеневший колючий снежок и запустила им в сторону сонных стволов елей. Но они, словно в насмешку, так и не кинули шишкой в ответ. Склонив голову в меховом капюшоне и волоча кончик копья по снегу, она отправилась домой.
Прошло ещё два дня, а бабушка Томань так и не проснулась. Дэйкири уже не рада была освободившемуся времени. Понурая, она обходила пустые ловушки на барсуков.
«А что если бабушка ушла навсегда? Сказать родным? Или ещё не стоит?» – Незаметно для себя девочка оторвала металлическую кругляшку с рукава и с удивлением обнаружила её в пальцах.
– Мы сегодня хотим познакомить бабушку Томань с младенцем, – за обедом объявила мать Эленхета.
От её слов Дэйкири хлебнула суп так быстро, что обожгла рот и сплюнула содержимое обратно в миску.
Хелла заметила это и сочувственно посоветовала:
– Снег пожуй, поди, остудишь ожог.
Дэйкири нахмурилась, пытаясь понять, шутит сестра или говорит всерьёз, но всё-таки предупредила мать:
– С утра бабушка не возвращалась из мира грёз.
– Ну, так к обеду-то вернётся, наверное. Сходи, проверь, а мы позже подойдём.
Дэйкири одним глотком доела и засобиралась к Томань, не сомневаясь, что увидит всё ту же деревянную статую.
Алекс и Соплежуйка оказались заняты – после обеда отец отправил их разбирать прогнившие доски в амбаре. Пришлось идти одной. Дэйкири не хотелось этого. Что она будет делать, если бабушка спит? Как сказать матери? Что если она больше не проснётся? Ей не хотелось даже думать о таком. Всё это оказалось слишком страшно и горько, а такие эмоции вовсе не подобали настоящему охотнику.
Царапая и соскабливая языком обваренную кожу нёба, Дэйкири с несчастным лицом явилась к бабушке. Та проснулась и что-то вышивала, сидя на подушках. При появлении внучки подняла голову и пожаловалась:
– Я уж решила, ты забыла про бабушку.
Дэйкири стало так легко и радостно, будто все горы Щита Мтори в один миг прекратили давить ей на сердце.
– Ты спала с утра и вот… Я решила в лес сходить, барсуков проведать, и после обеда сразу пришла, – мямлила девочка с глуповатой улыбой.
– И как они?
– Не попались.
– Спят ещё, Весна только родилась.
Дэйкири закинула пару поленьев в печь и зачиркала розжигом. Но дрова отсырели и, вместо того чтобы гореть, дымили и чадили почём зря. Пришлось искать поленья с сухой корой и отдирать её ножом.
– Позже петельки поставь, авось попадутся ещё.
– Ага.
Дэйкири вздохнула, а бабушка вновь принялась за вышивку.
– Вот у меня сегодня горе-то случилось. Зуб в сухарике застрял, да так там и остался. Совсем старая уже стала… Теперь ещё и без зубов шамкать буду, – с обидой в голосе побормотала Томань. – Рассыпаюсь, мир грёз всё сильнее отпускать не хочет…