Ветер и мошки
Шрифт:
— Ты здесь? — спросила Лидка.
— Ну, да, — сказала Таня. — А вы где?
— Нигде!
Лидка прижалась к прутьям. Несколько секунд ей понадобилось, чтобы успокоить дыхание. Чувствовалось, что внутри нее, в горле, на языке кипят колючие, матерные словосочетания.
— Коля, урод!
— Что? — прошептала Таня.
Предчувствие чего-то нехорошего ватной слабостью отозвалось в коленях. Она качнулась подруге навстречу.
— Коля, говорю! — прошипела Лидка. — Оставила его с сумкой… Там щавель наш — пучочек к пучочку, холодный, свежий. В газетке!
— Колю?
— А кого еще? — выдохнула Лидка, наспех вытирая ладонью шею. — А этот сумку поставил и пошел перекурить, — взмахнула рукой она. — Знаешь, что мне сказал? Что глаз с нее не спускал! Так не спускал, что, когда я вернулась, с каким-то волосатым хмырем какую-то бабу обсуждал, великий тоже, знаешь, герой-любовник. Сумке в это время ноги-то и приделали. Я смотрю, нет уже — ни сумки, ни прощального письма.
Таня зажмурилась, разожмурилась, посмотрела в небо. Ну как сон? Но не сон, не сон, Господи. Наяву почему-то.
— Украли?
— Ну!
— Лидка!
Лицо подруги поплыло в Таниных глазах.
— Ты давай не бледней тут раньше времени, — решительно сказала Лидка, дернув Таню за рукав и тем самым приводя ее в чувство. — Товар скоропортящийся. Значит, продать попытаются быстро. Поняла? Ты сейчас иди вокруг, а я через рынок. Посмотрим, не торгует ли кто нашим щавелем.
— А как, как ты докажешь, что он наш? — спросила Таня.
— За это уж не беспокойся.
— Ладно.
Слова подруги вернули Таню к жизни. Она пошла мимо лотков, зорко всматриваясь в лежащее на продажу. Все было не то.
Часы, шурупы, буклеты, деревянные фигурки, бритва, полотенце, папиросы — разве это было то?
Таня ускорила шаг. Метр, другой, третий. У нее вдруг появилось ощущение, что щавельный вор уходит от нее по закруглению дорожки. Где-то впереди, показалось ей, на мгновение, чтобы тут же пропасть, мелькнула клетчатая сумка. Таня сделала шаг, и сумка вновь замерцала синим уголком, но дальше и вор сделал шаг, и сумка исчезла из поля Таниного зрения. Так продолжалось, пока рынок не повернулся торцом. Здесь было малолюдно, белел тент заехавшей на территорию фуры. В глубине заставленного автомобилями участка с прицепа на тележку смуглолицые мальчишки в спортивных штанах выгружали ящики с помидорами. Трещало дерево в самодельном мангале.
Таня выдохнула и побежала.
Если вор решил наматывать круги, она его догонит. У нее все-таки преимущество, она без сумки. Кусты, лотки, секции ограды, людей Таня на бегу воспринимала смазанными пятнами. Не хватало воздуха. Воздух словно отворачивал, не проходил в легкие, едва коснувшись губ. Асфальт звенел под ногами.
Где-то в голове, будто пассажиры, тряслись мысли. Этот Николай… Лидка, конечно… Обидно как. Столько щавеля… своими руками… Но ничего-ничего. Таня добежала до центрального входа. Вор пропал. Она растерянно
— Здесь этот… — пытаясь отдышаться, она нагнулась к старушке с семечками. — Мужик с сумкой…
— Никого не видела! — замахала руками старушка. — Я в чужие дела не лезу!
— Просто сумка…
— Все!
Старушка, расставив руки, накрыла собой стаканы с семечками и отвернула голову, не желая слушать. Кто-то из стоящих тут же, рядом, покачал головой. То ли осуждающе, то ли потому, что тоже ничего не видел.
Понятно. Таня привстала на носки, рассматривая за оградой и кустами бетонное, изрисованное символами сооружение автобусной остановки. Хватило бы у мерзавца скорости добежать туда? Народу там немного.
— Танька! Тань! — крикнули ей со ступенек.
Обернувшись, Таня увидела Лидку, тяжело привалившуюся к одной из колонн. Та развела рукой — никого нет.
— У меня тоже, — сказала Таня.
Она вдруг подумала, что мерзавец с сумкой мог зайти и на второй круг. Гнаться за ним, понятное дело, бесполезно, уж больно сильные, тренированные ноги. Но если попробовать в противоход?
— Я сейчас! — крикнула она Лидке.
Развернувшись, Таня двинулась вокруг здания рынка, наклоняясь к лоткам и изображая, чтобы не спугнуть вора, покупательницу. Вот угол. Вот уже и фуры торчат. Мерзавец ведь должен замедлиться, чтобы проверить, преследуют ли его еще. Или же…
Таня свернула к грузовикам, втиснулась между бортами, пошла вдоль. Никого, ничего. Но на месте вора она бы спряталась здесь.
— Эй! — воскликнул, заметив ее, какой-то лежащий на расстеленной куртке, южанин.
Он сел, вытаращив черные глаза.
— Простите, — сказала Таня, — вы тут человека с сумкой…
— Иди отсюда!
— Простите.
Мангал дохнул жаром. Таня обошла фургон, украдкой высматривая вора между стоящими автомобилями.
— Дарог! — услышала она.
— Чего?
— Дарог дай!
Грозя сбить, на Таню надвинулась тележка, и она спешно отпрыгнула, прижимаясь спиной к грязному, пахнущему дорогой и пылью тенту. Груженый овощами четырехколесный агрегат под управлением смуглолицых мальчишек, гремя и подскакивая на неровностях, просвистел к пандусу у заднего входа в здание рынка. Чужой шлепанец отдавил Тане ногу. Царапающим шорохом брызнули колючие слова. Тане они предназначались или мальчишки о чем-то переговорили между собой, было не понятно. Понятно было, что вор с сумкой здесь надолго не задержался бы.
Таня снова ступила на ведущую вокруг рынка дорожку. Уже не торопясь, с разгорающимся в груди, мешающим дыханию отчаянием, она пошла, замыкая круг, к ожидающей ее Лидке. А где этот… Леонид-Николай? Герой-носильщик? Одно место ему бы скипидаром прижечь. Покурить ему вздумалось… И глаз пониже спины натянуть, чтобы, отворачиваясь, ничего не терял из виду. Люди тут едва концы с концами…
Таня всхлипнула и прижала ладонь к губам, мотнула головой, сжала губы. Не время расклеиваться.
Солнце лезло в глаза.