Ветер и мошки
Шрифт:
— Не на…
Вонючая тряпка заполнила рот. Веревка, продавив губы, схватила кожу наискосок. Узел врезался в шею.
— Дыши носом, ляля, — пожелал, поднимаясь, холодноглазый. — Будешь тихая, жить оставим.
Махнула перед носом грязно-зеленая пола брезентовой куртки.
— Мы же по очереди, Пешня? — спросил заискивающий голос. — Я, если что, за тобой. Я — второй.
— Ну а то.
Таня вздрогнула и забилась на балке, когда с нее стянули трусики.
— Норовистая.
— Так даже лучше.
Таня замычала. Где-то внутри
И ты решил меня добить? Ответь!
— Ну, ляля, — сказали, пристраиваясь к ней сзади. — Принимай гонца.
— Из Пизы? — спросил, хохотнув, наверное, тот, с железным зубом.
— В Пизу!
С первым же толчком тьма в Тане взбурлила, стянулась в точку в подвздошье и рванула Сверхновой. После нее осталась только пустота, и ничего уже не было важно. Ни мир, ни она сама.
Глава 4
Интерлюдии
Памятника еще не было. Три холмика, три деревянных креста с табличками, на которых по трафарету были выведены имена и годы жизни. Инна. Аня. Дима. Начало июня этого года. А он жив. Вот так. Даже не слишком пострадал. Перелом ключицы и два треснувших ребра и считать-то за повреждения совестно.
Субботин усмехнулся. Боль, на вдохе царапнувшая в боку, его только порадовала. Давай, давай, сильнее. Но нет, утихла.
Он сел на скамеечку у соседних могил. Своей скамеечки у Инны, Ани и Димы пока не было. Земля свежая. И на глубине полутора метров тела еще хранили форму. Можно раскопать, вытащить, трясти до умопомрачения, пытаясь вдохнуть, втиснуть жизнь. Вдруг да получится?
Рот повело. Субботин с трудом унял клокочущее в груди, опаляющее внутренности отчаяние. Отвернулся.
Он — здесь, они — там.
Вдалеке зеленел лес, а здесь рябило от разномастных оградок и серых и черных каменных огрызков, прямоугольных, скошенных, с резьбой или фотографиями. Велико кладбище, вольготно раскинулось. Скоро вцепится в лесную опушку и начнет выгрызать живое, расчищая место для мертвого.
На ограде через узкий проход висел облетевший живой венок. Рядом стоял пластиковый, белели искусственные цветы.
Субботин разгладил брюки на коленях и вновь обратился к Инне, Ане и Димке.
Ну вот, сказал он, вздохнув и собравшись с силами. Все в нем восставало против такого общения, но иного теперь было не суждено. Как вы там, родные мои? Впрочем, я знаю, вам хорошо. Вам должно быть хорошо. Вы вместе. Димка, ты не шали. И слушайся сестру. Анечка, я тебя очень люблю. Инна…
Субботин
Хорошо, час ранний. Некому смотреть, как воет, плачет человек. Дальний край кладбища.
— Не, не поможет, — вдруг услышал Субботин.
— Что?
Он обернулся, торопливо вытирая щеки.
Из размытого мира вылепилась долговязая фигура в длинном плаще и шляпе. С худого лица смотрели нетрезвые, мутные глаза.
— Вам-то какое дело? — спросил Субботин.
— Да, в сущности… — долговязый тип пожал плечами. — Ваши? — кивнул он на могилы и кресты.
— Мои.
— Тогда понятно.
Не спрашивая разрешения, незнакомец сел на край скамейки. Даже не сел — сложился, как складываются ножи. Только правая нога не поместилась — проехала сквозь прутья ограды.
— И когда? — спросил он.
— Там написано, — глухо произнес Субботин.
— Да? — долговязый тип наклонился, сощурился. С остротой зрения у него были проблемы. — Не вижу.
— Шестого.
— Этого месяца?
— Да.
Собеседник выпрямился, что-то считая в уме. Физиономия в колючей двухнедельной небритости выразила задумчивость.
— Не сходится, — сообщил долговязый тип.
Субботин почувствовал резкую антипатию к человеку, который самым наглым образом присоседился к его горю да еще принялся сокрушаться о каком-то несхождении дат. Сейчас еще на выпивку попросит. За упокой.
— Вы знаете… — сказал Субботин, ломая лицо в гримасе.
Но наткнулся взглядом на выставленный палец, призывающий к молчанию.
— Здесь важно, — сказал тип, выцеливая взглядом переносицу Субботина, — что сегодня пятнадцатое.
— И что?
— Не сходится.
Субботин поднялся.
— Уйдите, — сказал он долговязому, сжимая кулаки. — Или я вышвырну вас сам!
Собеседник покивал.
— А прорыв произошел три дня назад, — пробормотал он. — Связано? Или не связано? Что вы делали три дня назад?
Субботин потерял дар речи и смог только прохрипеть:
— Вы… вон!
— Да-да, — сказал долговязый.
— Вон!
Субботин дернул рассевшегося негодяя за рукав.
— И все же, — сказал тот, нехотя встал на ноги, но совершенно не уделил внимания пальцам, сомкнувшимся у него на плече, — было бы интересно узнать… Вы участвовали в каких-то обрядах, экспериментах?
— Что?
— В чем-то, связанном с энергетикой?
— Вон!
Субботин затолкал долговязого типа к границам кладбища. Благо у опушки оно кончалось извивом проселочной дороги. Кресты Инны, Ани, Димки скрылись за оградками, смешались с другими крестами. Я сейчас, сказал им Субботин. Тут недолго. Долговязый не упирался, но и не шел самостоятельно. Субботину приходилось выступать локомотивом.
— Три дня назад…
— Иди!
Субботин вытолкнул навязавшегося незнакомца на дорогу. Было пустынно. Ветрено. Близкий лес шумел, качал ветвями. Этой стороной кладбища редко кто ходил.