Ветер из Междуморья. Джай
Шрифт:
– Та берет эта зараза междуморцев, как миленьких!
– вмешался худой мужик с усами почти такими же длинными, как у старосты.
– Я у прошлом годе купца междуморского подпоил, так тот мне три отреза шелка за два огонька продал!
– Ну ты и брехло, Пуйс! Ты ж казав, шо за три огонька?
– Та, кода я так казав?
– Молчи лучше! Вот, менястрель, спробуй!
– протянул ему Дишик чашу, наполненную мутной жидкостью.
Пить Джай не хотел. Нет - опьянеть не боялся. Он не пьянеет. И не потому, что междуморец, а потому что Путь Целителя-Отсекателя тут же выведет из
– Что это?
– скривился Джай.
– Конская моча?
– Да ты шо!!!– Дишик вскочил, выпучил глаза, похоже - оскорбился не на шутку.
– Пе-е-ей!
– заорал он громовым голосом.
И Джай, решивший не злить больше кузнеца, зажмурившись, залпом выпил налитую жидкость... Язык и горло обожгло, во внутренностях полыхнуло похлеще пламени Огненосца и пробрало жаром до самых костей.
– Молодец!..
– похвалил Дишик.
– Давай еще!
– Наливай всем!
– потребовал пастух.
– Наливай!..
В этот раз попробовать огня на вкус придется и Адонашу со Скайси.
Аккуратно и трепетно разливая по чаркам вуривиху, Дишик представил Джаю с друзьями всех, кого привел в корчму. Те же алчно смотрели на содержимое чаш, с нетерпением ожидая, когда будет произнесен очередной тост.
– За гостив! За чужестранцов!
– Пуйс вскочил, высоко поднял руку, запрокинул голову, вылил в глотку вуривиху, задрожав, сказал: "У-ух!", и только после этого сел на место.
Увлеченные уничтожением содержимого бутыли, низинчане не заметили, как Скайси склонился к Джаю и тихо спросил:
– А можно ли исцелить душевную болезнь?
– Можно...
– вздохнул Джай, понимая, что он об Асии, - но только если человек не противиться?
– Противиться?.. Исцелению?
– Да. Бывает такое... Но если физическую болячку можно исцелить и без желания больного, то душевную...
– Эй, менястрель, давай! За нашу Низинку!
Адонаш, судя по всему, собирался после этой чаши, выскользнуть из корчмы вместе с хорошенькой пухленькой блондиночкой, которая щебетала с подружками и не переставала подмигивать Мастеру.
– Тайця?..
– вдруг крикнул один из пришедших с кузнецом мужиков, обращаясь к девушке.
– А ты шо тут делаешь?
– Я слушала... баллады, тата...
– полепетала она.
– Ишь, шо удумали! Баллады они слушали! А ну кыш усе по домам!!! Шоб я вас тут не видел, а то щас выломаю хворостину и погону через усю деревню!!!
– Слова эти были сказаны тоном, не терпящим возражений, и девушки мгновенно разбежались.
На суровом и хладнокровном обычно лице Адонаша, на долю мгновения отобразилось выражение искреннего разочарования. Он схватил свою чашу, залпом, не поморщившись, выпил и откинулся на спинку стула, сложив на груди руки - признаки, крайней для него степени недовольства.
Снова разлили вуривиху, Скайски спрятал свою чашу, со смиренно-печальным видом поведав собутыльникам, что:
– Монах во всем должен соблюдать сдержанность...
– И это говорил Скайси, поглощающий за один
Джай отправил в горло новую порцию вуривихи, ощутил себя так, будто проглотил собственный огненный меч, которым убил гипока... Кстати, про гипока... Ведь именно в Низинку тварь, должно быть, наведывалась, выползая после спячки.
– А много тут в окрестностях поселений?
– спросил он.
Икнув, ответил невысокий и круглый ткач Мирик:
– Да не-е-е... Вы откудова? С востока приехали? На востоке тама ничего нет... Пустошь... И как вы токмо туды забрели? Ну забрели-забрели - и ладно, а вот как вас тама не сожрали? Вот это вопро-о-ос!
– И кто бы нас сожрал?
– Есть кому! Не зря ж мы частоколом огородилися и башню выстроили...
– Я думал это от разбойников.
– Какие здеся разбойники, побойся Мастера Судеб, менястрель!.. Князь их давно поперевешал. А вот нечисть всяку не так-то просто поперевешать... Истребляет он ее, конечно, на то он и есть - Истребитель, да вот только много ее очень. Есть такие гады, которых железо не бярёт, - слизень, к примеру! Он пока у нас одного-двоих не сожрет... не успокоится... Огня только боится... Мы, как дожди начинаются, вокруг деревни навесы строим и костры палим... днем и ночью... Вот и в этом году, скоро начнем. А иначе - не спастись...
– Шо ты чешешь там, Мирик?
– встрял, вслушавшись в разговор, мельник Вайк - обладатель лоснящейся лысины и голубых водянистых и мутных глаз.
– Если б не ведьмы, то не лезла бы к нам нечисть. Кажу те, шо нужно эту Асию повесить! И все! Не одна тварюка не залезет!
– Нечисть, Вайк, як лезла, так и будет лезть!
– авторитетно заявил Дишик.
– Воробей меня склюй! Слизень и год назад приходил и два года, и при деде моем приходил, когда еще Аськи и в помине не было!
– Другие ведьмы были! Вот Броды - сдали Рыцарям свою ведьму, и живут! Ни одного кафтайфа с тех пор не видывали!
– Это ты про ту, что в Белой роще на сосне висит?
– Про нее самую - Киласа, вдова тамошнего кожедела. Мужа извела, детей собственных малолетних со свету сжила! На самого старосту бродского порчу наложила, он есть не мог, пока ее не повесили! Исхудал, шо скелет! Говорю тебе - убрать нужно эту Аську! В ней ужо ничего от девки не осталося - она скоро кафтайфом станет - вот поглядишь! Говорять, шо она ужо ночью на смаргиху летучую оборачивается!
Дишик сплюнул, но, как заметил Джай, не из-за отвращения к проделкам ведьмы, а скорее выражая презрение к сплетням.
– А как сдадим ее, - не унимался мельник, - так поглядишь, что слизень не придет!
Слизнем они, должно быть, называли гипока. Конечно, в этом году, и в последующие тварь здесь уже не появиться. Гипоки не терпят себе подобных в округе миль в сто. Убитый им - был единственной особью. Только если они в скором времени таки повесят эту несчастную, то припишут исчезновение гипока именно своей борьбе с ведьмачеством, а значит, продолжат с фанатичным рвением убивать женщин, выкалывать им глаза и выставлять, привязанные к деревьям трупы, на всеобщее обозрение.