Ветер из Междуморья. Книга 1. Джай
Шрифт:
На селянина Джай решил не обижаться: пусть себе чешет языком, какое-никакое - развлечение.
– Да ужо сгодится! А тебе, чумазой, я в обмен складную кобылку дам ... Ну, доплачу, конечно... Вот не нужон тебе такой конь и усе тут!
– Чего ж это не "нужон"?
– А вот гляди: завтра Мастер твой Адонаш пойдет на восток, а ты - на запад и встретятся тебе вежливые робята, нож к горлу приставят и скажут, мол, слезай с коня! И ни обмена, ни искры, ни пламени, не предложат, от шоб меня галка склевала! А ты шо?
– Что?
–
– Так у вас разбойники промышляют?
– усмехнулся Джай.
– Кто? Ну, не в нашенском краю, синица мне в глаз! Их Истребитель быстро поперевешает - хай только объявятся! Дерев-то в нас хватает! А от отъедешь чуток дале, так там тебя сразу и сцапают - хватает бандюг, шоб им с самой синею смертью ночью лягти, а утром не прокинуться! А шо тебе те разбойники, ты вот нашенской вуривихи нализаешься и никакие разбойники не нужны будут - конь сам убягит. А жалко такого гарного коня!
– А тебе, дядя, конь мой, стало быть, для разводу?
Возница глянул на него прищуренными глазами, хмыкнул:
– Ох и хитер же ваш брат! Ты вот как беньки свои разлепил, так я сразу понял, кто ты есть! А то за грязюкой ни волос ни пики не разглядишь, а очи такие токмо у междуморца можуть быть! Прав я али не прав?
– Если прав, дядя, то тебе всей вуривихи в твоей деревне не хватит, чтобы выманить у меня коня. Да и вообще, дернул тебя смарг со мною торговаться - я ж тебя как липку обдеру, даже если буду пьяным! Или ты мало о нашем междуморском брате слышал?
Позади раздалось сдавленное хихиканье монаха. Хозяин сник, почесал затылок, обмозговывая слова Джая: междуморцы и в самом деле слыли непревзойденными торгашами и хитрецами.
– Да... не настоящий ты междуморец...
– Теперь мужик не был так уверен.
– Вот, колесо мне в задницу, - не настоящий! Я слышал, что ваш брат могет бочку в себя влить - и не в одном глазу! А ты вот - наклюкался, что свин! Наделай мне в ухо ворона!
– А ну тормозни, дядя!
– воскликнул Джай, заметив у дороги небольшой ручеек - шагов пять-семь шириной. Если они едут в деревню, что следует привести себя в благопристойный вид, прежде, чем являться перед людьми.
– Прр! Нашо то тебе, Чумазой?
– Погоди пару минут!
Джай ловко спрыгнул с телеги. В босые, непривычные к тому подошвы сразу же вонзились сотни мелких камушков. Он поморщился, пошел осторожнее, добрался, наконец, до ручейка, оказавшегося не глубже локтя, и принялся в нем плескаться, смывая, прежде всего, слой грязи с лица и волос. Гипок не должен стоить ему еще и репутации! А то все станут называть его на манер этого вот дядьки: "Чумазой".
Приведя себя немного в порядок, он вернулся к телеге, и, судя по кислому лицу мужика, у того не осталось сомнений, что он - междуморец: пепельно-серые волосы и черные глаза не дадут Джаю никого обмануть, разве что отпустить косу и всем показывать, что ты Одаренный...
– Ну, так ты на человека похож! Шоб тебе кукушка на голове кукушат
– Ты сам-то назовись!
– Джай вновь занял свое место рядом с хозяином, отметив, что монах вовсе не в обиде, за то, что его прогнали - Скайси вытянулся во весь рост на сене, закинул руки за голову, его веснушчатое лицо выражало покой и блаженство.
– Так я ужо назывался, токмо ты все проспал, братец! Ладно, ладно. Повторюсь. Я Дишик-кузнец из Низинки - так, стало быть, деревня моя называется. А ты кто такой будешь?
– Я - Астри Масэнэсс из Междуморья!
– рассмеялся Джай, и услышал хмыканье Адонаша и шепот Скайси: "Четырнадцать!".
– Чудное имечко... Ворона тебе в подмышку! Погодь... Мне отойти надо... До ветра схожу...
Теперь хозяин сошел с повозки, отходя к дороге, а Адонаш зло прошипел:
– Самое дурацкое имя из всех, какими ты когда-нибудь назывался!..
– Отчего же?
– А оттого, что его запомнить невозможно! Ты бы нас со Скайси пожалел, когда выдумываешь эти имена! Где ты их только берешь?
– Из ветра выхватываю!
Адонаш сплюнул.
– Ты же захочешь, чтобы мы тебя в деревне так называли при людях? Повтори, сожри тебя смарг! Как там? Аси Масталэс?
– Астри Масэнэсс. Астри Масэнэсс. И если тебя так уж злит, что я каждый раз выдумываю новое имя...
– Да, поверь, меня это злит!..
– То я так буду впредь называться. Так что - запоминай хорошенько: Астри Масэнэсс!
– Ловлю тебя на слове, Астри Масэнэсс! И если еще раз услышу что-нибудь другое...
– Ну шо, братки! Поехали!
– вернулся Дишик-кузнец.
– Нно-о-о! Давай, клячи, давай! А то на колбасу пущу!
– он дернул поводья, стеганул их длинным концом одну из лошадок и затянул басистым гулким голосом:
А у нашей у Низинке бабы ладные,
И накормят, и напоють, и не жадные!
Токмо руки не тяги, куда не следует,
А не то их кулака ты отведаешь!
Кулаки у наших баб-то железные,
Знают это мужики наши местные,
А уж вы, чужеземцы - хилые,
Раз вас вдаришь и помрете, как милые!
От восхищения достоинствами Низинских женщин, с их воинственным характером, Дишик плавно перешел к описанию того, что видел перед собой на дороге или на обочине. В своей бесконечной песне он призвал всех окрестных птиц куда-нибудь ему нагадить, воспел невиданную красу всех былинок и травинок, сравнил стадо пасущихся овец с "небесными облачками с белыми завихрюльками", а одинокого быка, привязанного к колу и недобро поглядывающего на телегу, с захватчиком, который якобы угрожал когда-то их краю.