Вид на битву с высоты
Шрифт:
Палач посмотрел на офицеров.
Возникла долгая пауза. Всем было не по себе. А вдруг он, славный и умелый воин, вырвет в последний момент топор у Коршуна?
– Я руки под себя спрячу, – сказал Шундарай.
– Развяжите его, – распорядился граф Шейн.
– Ну как знаете. – Палач был недоволен, но не стал ввязываться в спор. Он развязал руки Шундараю, и тот с трудом перенес их вперед и стал разминать пальцы.
– Давай, давай, не задерживай! – приказал граф Шейн. – И так на тебя больше времени потеряли, чем
– На то я и Шундарай, – ответил тот.
Палач стоял с топором наготове. Топор был узкий в топорище и широкий, как веер, в лезвии. Шундарай посмотрел вокруг.
– Воняет здесь, – сказал он.
Коршуну показалось, что он совсем не похож на человека, готового погибнуть.
– Клади голову, – сказал палач.
– Положу, только я хочу видеть, что это сделает Коршун.
– Тебе обещали! – раздраженно крикнул фельдъегерь.
Шундарай стоял на коленях, но не наклонялся, а смотрел, как палач передаст топор Коршуну.
А когда Коршун неловко взялся за длинное топорище, такое теплое и чуть влажное от ладоней палача, и постарался получше ухватиться, чтобы не промахнуться и не мучить товарища, Шундарай вдруг выпрямился и помчался, пригибаясь, виляя между ямами, в сторону старой заброшенной крепости.
Все как завороженные смотрели вслед ему.
И прошло, наверное, секунд двадцать, прежде чем граф Шейн закричал охранникам:
– Стреляйте, мать вашу! Да стреляйте же!
Палач почему-то стал вырывать у Коршуна топор, но тот испугался, что палач сейчас отрубит ему голову, раз уж приговоренный сбежал, и не отдавал топор.
Охранники стали совать в ножны мечи, которые держали в руках, – ну кто мог подумать, что им придется стрелять? Потом снимали с ремней луки, доставали стрелы из колчанов – к этому времени Шундарай уже выскочил из котловины и скрылся за ее краем.
Охранники бежали следом, палач с помощником тоже бежали. Офицер-фельдъегерь кричал на Коршуна:
– Ты у меня, ты у меня... это ты все устроил!
– Нет, я ничего не устраивал, – сказал Коршун.
– Тогда поймай и приведи! – кричал фельдъегерь.
– Вряд ли в этом есть смысл, – сказал граф Шейн. – Пока они его догонят... нет, надо делать не так. Мы с вами виноваты, мы с вами и займемся этим. А мальчишек отпустите в часть. Вы меня слышите, адъютант полка? Отведите сержантов в полк!
Тот услышал. Он уже пришел в себя.
– Пошли! – прикрикнул он. – Пошли, чего уставились!
Они пошли втроем прочь от места казни.
– А хорошо, что он убежал, – сказал Золотуха. – А то бы он тебя преследовал. По ночам бы приходил. Потом бы задушил. Ты же знаешь – так бывает.
Коршун знал, что Золотуха прав. И подумал, что главнее не то, что комроты убежал, а то, что он не будет к нему являться по ночам.
Путь до передовой недолог. Сначала они рассуждали о том, куда убежит
– У него в городе есть родственники? – спрашивал полковой адъютант.
– Нет, – отвечал Коршун.
Что же он, изверг, что ли? Как только он у них появится, то и сам в засаду попадет, и всех родственников подведет под петлю. Адъютант согласился. И больше обсуждать бегство Шундарая не стали – на фронте подолгу не обсуждают смерть или бой, потому что завтра придут новая смерть и новый бой.
Зато Золотуха стал подбивать товарищей.
– Давайте сходим в город, пока время еще есть, фельдъегерь говорил, что до боевого времени можно выспаться. Пошли, – говорил Золотуха, – девочек найдем – так давно девочек не было, я даже и не помню, когда девочки были.
Но адъютант наорал на комвзвода:
– Ты понимаешь, что тебя в городе заграбастает патруль, а все твои товарищи на передовой готовятся отразить атаку злейшего врага? Тебе что, не жалко своей шкуры? Так пожалей шкуру командира полка – его сегодня чуть не сняли из-за этой сволочи Шундарая. Если еще и ты в самоволку уйдешь – ведь не солдатик необстрелянный, а боевой ветеран, что же за дисциплина в нашем полку, когда командиры – убийцы и дезертиры?
– Нет, – отвечал Золотуха, – ты меня в дезертиры не записывай. Я хотел только в город заглянуть – и тут же обратно. Пешком.
Коршун шел рядом, он не вмешивался в ленивый спор, так как понимал, что ни в какой город Золотуха не убежит, да и адъютант об этом знает, а ругается так, для порядка. Но его тревожило другое – вот уже третье или даже четвертое боевое время бои идут в такой близости от города, что даже такой дурак, как Золотуха, понимает, что туда пешком можно сбегать. А от низины казней до передовой за полчаса можно дойти.
Какая-то дрянь в штабе армии завелась – не может быть, чтобы ублюдки были сильнее нас. Нам же всегда твердили – наша армия непобедима, нам никто не страшен. Почему во взводах по половине личного состава осталось? Даже стрел, элементарных стрел, не подвозят – что же, прикажете за проволочными заграждениями стрелы подбирать? Казнить легче всего, но нужно разобраться.
– Когда пополнение будет? – спросил Коршун у адъютанта. – А то ведь воевать некому. Придется вам топор брать и становиться в первый ряд.
– У каждого своя задача и свое умение, – степенно ответил адъютант. Но, конечно же, слова сержанта ему не понравились. И, увидев издали тропинку, что сворачивала к штабу полка, он почти побежал, сказав на прощание: – Я все доложу командиру, а вы спешите к вашим солдатам. И чтобы никаких не было волнений или еще чего.
– А кто заменит Шундарая? – крикнул вслед Золотуха.