Вид с больничной койки
Шрифт:
— Аккурат вчера Спас был. Теперь можно и яблочком разговеться, — и со смаком вонзил крепкие зубы в сочную мякоть. Тем самым как бы подал команду и всем остальным.
Опять в палате тишина воцарилась: по случаю прихода врача необходимо внутренне приготовиться, собраться с мыслями, озвучить какие-то свои наболевшие вопросы. Таким образом что-то и для самого себя прояснить, уточнить, хоть на полшага глянуть вперед. Вдруг вся братва, будто по команде, вскинули головы и глянули в сторону средней койки, которую вчера занял новоявленный Владимир. Он на всю «катушку» включил свой транзистор… Диктор самозабвенно и пафосно рассказывал о событии вчерашнего дня: о посещении президентом страны объекта здравоохранения в подмосковном Клину. К великой радости первого лица государства, все показалось здесь ему значительным, интересным,
Под этой яростной филиппикой, пожалуй, мог бы поставить свою подпись великий сатирик Салтыков-Щедрин. Да и Рошаль, пожалуй, озвучил бы тот презренный список, кабы не теперешний сан. Однако еще не вечер! Тем более что есть преступления, которые, в полном соответствии с римским правом, официально не имеют срока давности. В случае же необходимости… Поименно вспомним тех, кто довел отрасль до ручки. Народ наш зело памятлив, хотя и терпелив.
Да кстати сказать, и первичный документ, отпечатанный в Госзнаке, — медицинский полис — с момента своего появления и по сей день не гарантирует ведь обладателю качества медицинского обслуживания. Полис — филькина грамота. Один его вид возбуждает в обществе взаимную неприязнь, агрессию, неуважительное отношение к тем, кто его породил. Вместе с тем этот презренный листок усиливает агрессивное отношение к вип-вип-персонам, кои имеют при себе полис иной раскраски и увенчанный особыми печатями… До чего же нам уже обрыдло это узаконенное имущественное неравенство. В то время как просвещенная Европа открыто, не таясь, Маркса-Ленина читает. А вот и сногсшибательный нонсенс: Соединенные Штаты Америки готовы на несколько румбов повернуть руль государственной махины в сторону социализма. Ну и чудеса! Физиономии обоих Бушей гримаса ужаса скривила. На том свете Трумэн с Даллесом в гробу перевернулись. В то же время лежащий от них поодаль Рузвельт, пожалуй, лишь почесал затылок. Мой старый друг, пастух Валентин Васильевич Рак, при обескураживающих обстоятельствах обычно говаривал: «Ну и дела! Мышка кошку родила!».
Признаюсь как на духу: нынешние политические ветра, дующие с Запада, образно говоря, дуют и в мои паруса. В душе моей оттого и взяли верх добрые чувства к стране, во многом напоминающей наш Советский Союз в лучших своих проявлениях. Возможно, что новые веяния в жизни США происходят не без влияния наших соотечественников, которые во время странной перестройки вдруг валом повалили за Атлантику и как-то повлияли на тамошние умонастроения. Тем более что нынче наш далекий сосед нуждается в «перестройке», но уже с обратным математическим знаком. Можно сказать, новый РЕНЕССАНС. Что в истории однопланетян уже не раз случалось. Разумеется, по божьей воле.
Не без подсказки Леонида Рошаля наша компания из окоченевших закоулков памяти стала друг перед другом вытряхивать некогда пережитые собственные истории болезней, — наряду с тем разные эпизоды из чужого опыта. На удивление, самыми активными оказались молчуны. Будто бы всех прорвало.
Михайлин, который с полчаса или более того безотрывно глядел из открытого окна на улицу, задумчиво изрек:
— Медицина теперь сама смертельно больна… Причем страдает глубоким психическим расстройством.
Первым откликнулся наш неугомонный Конев:
— Ты, Платоныч, как всегда, мудреное загнул. Без поллитры и не разберешь.
Спорщик, глядя почему-то в потолок, обронил:
— Пить, друг, надо меньше.
Другой, может, и обиделся бы. Конев же провел рукавом по губам, как это принято в дружеских компаниях, без закуси. Затем сделал глубокий вздох и… Повел речь издалека.
— После трехлетнего перерыва поехал я к сыну в город Ростов, что на Дону. Не за таранью и не шамаей лакомиться.
— Зло взяло: будто за полис и скидок нет! Доктор сделал козью рожу: «Это, уважаемый, вам пропуск на тот свет». Я подумал: доктор-то хват настоящий, по-теперешнему, значит, бизнесмен. Пациенты для него — серые овечки, стричь их можно догола… Короче, противно мне все стало, и я все оставил как есть. А вскорости и поездка в Ростов состоялась. Думал на провинциальном уровне решить свои проблемы — тем более при родственной-то поддержке.
Из коридора донеслось привычное громыханье, скрежет. Это подсобница из пищеблока развозила по палатам на тачанке полдник. На сей раз был жиденький светло-розовый кисель. Ритуально, строго по очереди заполняли свои чашки-склянки. Кто-то сразу ж, не церемонясь, до дна пойло осушил; другой слегка пригубил и спрятал в тумбочку «на потом». Смаковать-то больничный харч не принято, он делается по единому рецепту не вкуса ради, исключительно для укрепления здоровья нашего брата и сестры. Опять же обитателям многокоечных палат требуется психологическая разгрузка.
На сей раз была она скомкана. Не терпелось узнать продолжение «истории болезни» нашего товарища по несчастью.
— Как иногороднему, наверно, дали от ворот поворот, — встрял в чужой разговор компаньон, куряка Сергей.
— Что ты! Крохоборы, похлеще наших, — взвился Конев.
Поначалу-то все шло чин-чинарем. Столичного пациента поместили в одноместной палате. Без лишних церемоний был определен конкретный день операции… Возникла волокита из-за анализов, кто-то разбил пробирки с кровью, которую взяли из вены с превеликим трудом; и еще была какая-то накладка. Беда за бедой! Прогуливаясь после ужина по коридору, Пахомыч присел на диван подле дверей ординаторской и оказался невольным свидетелем душевного разговора двух медсестер. Речь шла о его персоне — ни больше ни меньше!
Оказалось, что в клинике из-за Конева возникли страсти-мордасти. Без стеснения, открыто две сестрицы судачили о том, кем и сколько было взято с «приезжего хмыря». И оказалось: полный ноль!
— Почему же мы должны возле него за бесплатно корячиться? — молвила молоденькая.
— Больно важная птица прилетела к нам из столицы, — подлила масла в огонь товарка. — Будто бы его свояченица в нашем Минздраве — шишка превеликая.
— А деверь мой в администрации президента служит… Так значит в московском ГУМе обязаны мне дарма деликатесы отпускать. Или как?
Заводила прикусила язычок. Хотя товарка сильно преувеличила свои «связи». На самом-то деле деверь «служил» в должности сантехника в одном из зданий на Славянской площади. Но то уже была неуловимая деталь. А поди-ка проверь! Да и к чему? Не в народный же контроль бежать… Да его и след простыл. Теперь в том здании размещается одно из подразделений все той же президентской администрации. Словом, замкнутый круг.
Пребывание в провинциальной клинике раздражало старого служаку на каждом шагу. Его подкалывали, намекая, что он в положении нахлебника… Само собой! Вкралось в душу сомнение в благополучном исходе раз за разом откладываемой операции. Накануне оной «блатной пациент» на радость персонала покинул больничный покой. И через пару дней был в Москве. Не откладывая дела в долгий ящик, явился с повинной к лечащему доктору.
Они поняли друг друга с полуслова. Операцию по замене хрусталика Ивану Платоновичу сделали вне очереди, на основании прежних результатов анализов. Лишние хлопоты вокруг своей персоны, конечно, пришлось без лишних разговоров компенсировать из собственного кошелька. Понятно, влез к большие долги. Теперь те же манипуляции предстоит провести и в другом глазу. Уже и срок подошел. Да с ног свалила коварная пневмония.
— Эх, дела наши грешные, — подал голос со своего угла наш моленник. Через паузу те ж слова повторил в ином порядке: — Грешные наши дела.