Вид с больничной койки
Шрифт:
Поднявшись на локте, Борис Сергеевич произнес:
— Была медицина наша народная, стала антинародная… Однако лично я медперсонал ни в чем не виню.
Сказал — и отвернулся к стене. Но успел искру заронить, придав разговору новый поворот.
Так рассуждают ну разве философы. Реальность же такова: между медиками и пациентами стоит высоченный забор, увенчанный колючей проволокой, через которую идет ток высокого напряжения. Так что СТОРОНЫ вынуждены общаться через лаз или делают подкопы. В качестве посредников выступают
В больницах не терпят умников, имеющих привычку качать права. На всякий случай я прихватил из дому начатую рукопись. Ну и, малость оклемавшись, разложил на своем ложе бумагу, письменные принадлежности. Не успел и абзац закончить, подымаю голову: вижу в двух шагах от койки лечащего врача Инну Аверьяновну, застывшую в позе львицы перед прыжком.
— Кляузу сочиняете, — раздался спокойный голос с оттенком легкой укоризны.
— Да вы что! Повесть пишу.
Зрачки жрицы медицины сузились, как у снайпера.
— Вы к нам лечиться приехали или… Подымите-ка рубашку, послушаю.
Будто заведенный, делаю глубокие вдохи. Поворачиваюсь — подставляю спину. Нутро гудит и клокочет.
Наконец Инна Аверьяновна отстранилась. Повесила на шею фонендоскоп и, ни слова не обронив, повернулась лицом к соседней койке. Никаких не сделала пометок хотя бы на клочке бумаги, — для видимости, для проформы. А ведь, бывало, начиная обход по палатам, врач нес в оберемке кипу папок с историями болезней, чтобы по свежим впечатлениям что-то зафиксировать или уточнить.
Да что там говорить, процесс лечения теперь упрощен до предела. Больничный персонал общается с лежачими формально. Нет душевности, взаимопроникновения. За месяц пребывания в ГКБ-61 в нашу палату ни разу не наведался завотделением пульмонологии или хотя бы его зам. По коридору все куда-то бегут как угорелые, — отводят глаза, не отвечая на приветствия. Такое ощущение, будто все происходит на вокзале. При всем при том много неряшливости в мелочах. При расставании на руки мне выдали выписной эпикриз, перевранный от начала до конца. В нашей поликлинике его не рискнули приобщить к делу, выбросили в корзинку. Участковый врач при этом изрекла: «Фу, какая все же безответственность».
Впрочем, все это в душе всплыло потом.
Как только Инна Аверьяновна покинула палату, я опять развернул на койке письменный «плацдарм». В таких случаях сожители из деликатности оставляли меня одного — ушли на прогулку, разбредались на процедуры. В тот же день будто сговорились, никто со своих мест не тронулся: кто-то с головой в прессу углубился, кто-то просто лежал на спине, вперив зенки в потолок, бессвязно размышляя о вечном, суетном и о всякой всячине.
С противоположного ряда коек, будто с другого берега реки, донесся голос:
— Все-таки следовало б о докторах хотя бы малую заметочку в «Московском комсомольце» тиснуть.
Наконец-то
Внутренняя разведка донесла: Сергей-то был не лыком шит, промышлял в рекламном бизнесе. Потому имел реальную возможность занять койку (или же всю палату) в более достойной клинике, однако по недоразумению угодил в занюханную 635-ю.
В тот день и в тот час, возможно, нервишки нашего бизнесмена дали сбой и он за компанию замитинговал: призвал бумагомараку замолвить в прессе словцо от имени и по поручению «обреченных на заклание».
— А мы вам дровишек в костерок подбросим, — выдал реплику бывший советский гегемон.
ВСТАВНАЯ НОВЕЛЛА В ЧЕРНОЙ РАМКЕ
Перед тем как по «скорой» попасть в 61-ю, пол срока провел я в 57-й, да сбежал.
Госпитальная атмосфера напрягает чувства, обостряет внутреннее зрение. С глаз как бы спадает пелена. Палатный пациент может часами вслушиваться в происходящие в нутре своем процессы, периодически впадая в забытье; другие читают все, что попадает под руку; между тем параллельно идет процесс осмысления бытия чуть ли не от рождения. Незримое становится очевидным. Конечно, особ статья — разговорчики, сперва вполголоса, незаметно переходящие в ярые споры, от которых то дух захватывает, то душа немеет. Хорошо еще ежели так, бывает и похлеще.
На призыв Бориса Сергеевича первым откликнулся присоединившийся к нашей компашке молодой человек. Накануне вечером его доставила в больницу своим транспортом (на двух авто) целая свита домочадцев. Сопалатникам новичок пока еще не представился. Похоже, все еще был, так сказать, в домашнем кляре. После полудня начал проявлять интерес к окружающей обстановке.
— Лечить-то когда начнут? — вякнул парень, отрываясь от экрана мобильника.
Николай Егорович, не подымая головы, отреагировал:
— Не гони, друг, лошадей. И до тебя черед дойдет. Скажи-ка для начала, как тебя звать-величать?
— Да Владимир я. И лекарства со мной. Целый пакет.
Тезка мой ловко подмигнул:
— Это ты правильно сделал. Купленными за свои деньги пилюлями поддержишь семейный бюджет министра Зурабова.
Владимир, похоже, не уловил юмора. Положил свой мобил на тумбочку и стал рассказывать, как среди лета подхватил он пневмонию… Эта хвороба у них наследственная, семейная. В прошлом году от нее отец скончался. А недавно и дядю крестного похоронили. За неделю, как свечка, сгорел. Был же здоровяк, таежный охотник.