Вихрь Бездны
Шрифт:
— И где вы ее спрячете? — резко бросил Диего.
— А вот этого, прости, не скажу. — Пламя в глазах незнакомца полыхнуло так, что взгляд братишки показался легкой искрой. — Вы, без сомнения, храбрый молодой человек, герцог Илладэн. Но определенные виды пыток развяжут язык любому. Я выразился достаточно ясно?
— Да, — ответил за Диего молчавший всё это время Октавиан.
— Я никуда… — начал упрямый мальчишка.
И его перебила уже сама Элгэ:
— Мы останемся здесь, пока она не придет в себя. И спросим ее саму.
Что Элгэ говорит, Творец милосердный? Но в подземелье они все убедились, что дети порой
Его жизнь для Элгэ дороже обеих северянок вместе взятых. Но чтобы оставить умирать одних вместо другого — нужно быть Валерианом Мальзери. А она — Элгэ Илладэн.
Глава 4
Глава четвертая.
Эвитан, окрестности Лютены.
1
Илладийцы ему до конца не верят — и правильно. Учитывая, что Рунос ехал убивать и умирать, а не спасать. И если б пришлось запечатать пробужденные катакомбы их кровью — сделал бы это. Потому что жизнь тысяч — важнее спасения нескольких. Жизнь целого города — по неведению забывших отцовские заветы потомков выстроенного вблизи древнего капища. А оно однажды уже сожрало всё живое в округе. В том, прежнем, древнем городе.
К счастью, хватило крови жрецов. К счастью, всё позади. Целитель не убил невинных, и вместе с ними — собственную душу. Вместе с телом. Ибо что творит лишенный души, Рунос помнит отчетливо. Шрамами на запястьях, дикими ночными кошмарами и предсмертными криками, что кровью запеклись в сердце.
Сегодня самого страшного не случилось. И не ставшие жертвами безмолвно смотрят на не ставшего убийцей. А на его плаще слабо шевельнулась едва очнувшаяся светловолосая девушка с севера. Связанная Вечным Обетом — о чём ей вряд ли известно. Еще одна тайна, о которой Рунос расскажет Эйде Таррент, но не сейчас. Время еще есть. Вряд ли в ближайшие часы она сделает хоть что-то, запрещенное Обетом.
Ну что ж, отец Жерар, верный слуга кардинала. Его Высокопреосвященство болен и будет болен до конца лета. Но Жерар поверил незнакомому лекарю и его словам. И не откажет в помощи девушке, преследуемой злейшими врагами Творца. И не только его.
Губы Эйды Таррент слабо порозовели, огромные глаза разом распахнулись. Два серых озера печали настороженно оглядели всех. Нашли дочь. И тут же просиявшая весенним солнышком мать потянулась к ребенку. Девочка в ответ прильнула к ней.
А время, отведенное прощанию, истекло.
— Эйда Таррент. — Зелье должно снять и боль, и головокружение — если старинный рецепт не врал. — Вы — не совсем здоровы, но решить должны сейчас. — Рунос, наверное, в глазах юного Диего выглядит безжалостным зверем. Если правы те, кто знал покойного герцога Алехандро, — сын пошел характером в отца. — Идешь ли ты в Аравинт вместе со своими спасителями или воспользуешься моим покровительством и убежищем, что я могу предоставить?
В глубоких серых глазах плеснулось понимание, но абсолютно неверное. И Рунос от души мысленно выругался.
— Надо ли говорить, что моя помощь — бескорыстна?
Эйда Таррент молчала минуты три. Только гладила дочь по голове, перебирала пушистые светлые волосы. А Диего Илладэн только что не подпрыгивал на месте — так хотел высказаться.
— Я еду с вами, — наконец, обернулась девушка к Руносу. — Вы — враг моих несостоявшихся
2
Лошади пасутся в поле. Чужие. И одна из них кажется смирной.
В детстве Эйда Таррент верила в сказки. Но, наверное, даже тогда понимала: в жизни их не бывает. Ири лет до десяти утверждала, что слышит язык деревьев и трав. И Леон, подражая ей, тоже врал, что слышит. Врал неумело.
А вот Эйда и Иден не выдумывали чудес. И не убеждали всех и себя, что с ними тоже произошло что-то эдакое.
Как бы обрадовали зеленоглазую сестренку неведомо как вернувшиеся к всадникам кони! До того — в панике порвавшие привязь и разбежавшиеся по чаще.
Обрадовали бы… Но вряд ли больше, чем Элгэ и Октавиана. И теперь две пары зеленых, как у Ирии, глаз и одна черная смотрят на потерянных скакунов так, будто незнакомец не призвал их сюда, а воскресил из мертвых.
«Магия существовала лишь в легендах», — сказал он. Тот, кому сразу и безоговорочно поверила дочь Эйды.
3
Нужно спешить, но теперь Рунос сам тянет время. Неужели именно так это и бывает: чужие зеленые глаза глянут в душу — и вмиг перестанут быть чужими? Отныне изумрудный взгляд поселится в твоем сердце… и уже не уйдет из снов. А ты думал, что в Белом Храме узнал о любви всё? Ты не знал о ней ничего…
Любовь — это дар и проклятье, надежда и отчаяние. И ты слишком безошибочно угадывал ее в других, чтобы теперь ошибиться насчет себя…
Прощай, Элгэ Илладэн, чужая возлюбленная, юная вдова. Будь счастлива с тем, кого выбрало твое сердце. Эвитан принес тебе слишком много горя. Пусть чужие края будут милосерднее — ты заслужила счастье. А тот, чье будущее давно перечеркнуто прошлым, не смутит твой покой, не бойся. И как бы ни звучало твое новое имя — пусть ни один враг не узнает его.
Сегодня рассвет вновь, как всегда, встал над древними развалинами мертвого города. И над городом живым — так и не узнавшим, что ему грозило. Рассвету всё равно, кому жить, а кому — иначе. И уж тем более ему нет никакого дела до бывшего герцогского сына, что с отчаянием и молчаливой тоской смотрит вслед дочери другого герцога. Так ни разу и не обернувшейся.
Глава 5
Глава пятая.
Эвитан, окрестности Лютены — Лютена.
1
И Элгэ Илладэн, и тем более Октавиан Мальзери — Эйде совершенно чужие. И всё же, когда они ушли, внезапно стало еще тоскливее. Она — вновь одинока. И вновь полностью зависит от чьей-то милости. Куда идти, если этот незнакомец вдруг откажет в помощи?
А если даже нет — куда он приведет ее и Мирабеллу? А если… отнимет дочь?! И спасительный вопрос «Зачем ему это?» здесь не поможет. Почему змеиные жрецы желали смерти Мирабелле — тоже неизвестно. Но алтарь в пронизанном потусторонней жутью капище — убедительное доказательство их намерений.