Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Часть пятая

Дюма-отец Александр

Королева открыла рот, чтоб ответить; под ледяной рукой, которой она проводила по своему лицу, она почувствовала горячие капли пота.

– Было восемь часов, – продолжала бегинка. – Король ужинал с большим аппетитом; вокруг него все было радостно – крики, полные до краев стаканы; народ вопил под балконом; швейцарцы, мушкетеры, гвардейцы бродили по городу, и их триумфально носили на руках пьяные студенты. От этих громких кликов народного веселья тихонько плакал на руках у своей гувернантки, госпожи де Гозак, дофин, будущий король Франции. Если бы он открыл глаза, то увидел бы в глубине колыбели две короны. Вдруг ваше величество пронзительно вскрикнули, и к вашему изголовью подошла Перон.

Врачи обедали в отдаленной зале. Дворец был весь заполнен народом, в нем не было обычного порядка, не было ни охраны, ни часовых. Повивальная бабка, осмотрев ваше величество, вскричала, пораженная, и, обняв вас, измученную и обезумевшую от боли, послала Ла Порта сказать королю, что королева желает видеть его величество. Ла Порт, как вам известно, был человек хладнокровный и умный. Он не подошел к королю с видом испуганного слуги, чувствующего значительность и желающего напугать; впрочем, король и не ждал страшной новости. И вот улыбающийся Ла Порт остановился у кресла короля и сказал: «Ваше величество, королева очень счастлива и была бы еще счастливее, если бы могла увидеть ваше величество». В этот день Людо-вик Тринадцатый отдал бы свою корону нищему за приветствие. Веселый, легкий, живой, он вышел из-за стола и сказал таким тоном, которым мог бы сказать Генрих Четвертый: «Господа, я иду к жене». Когда он вошел к вашему величеству, Перон поднесла ему второго принца, такого же красивого и сильного, как первый, со словами: «Ваше величество, Бог не желает, чтоб французское королевство разрушилось».

В первую минуту король бросился к ребенку и воскликнул: «Благодарю тебя, Боже!»

Бегинка остановилась, заметив, как сильно страдала королева. Анна Австрийская, откинувшись в кресле, с опущенной головой и вперившимися в одну точку глазами, слушала не слыша, и ее губы конвульсивно дергались, как бы шепча молитву Богу или проклятие бегинке.

– Ах, не думайте, – воскликнула бегинка, – не думайте, что если во Франции только один дофин и если королева оставила этого ребенка прозябать вдали от трона, то она была плохой матерью. О нет!.. Есть люди, хорошо знающие, сколько слез она пролила; есть люди, которые могут сосчитать горячие поцелуи, которыми она осыпала бедное создание, утешая его в жалкой и потайной жизни, в силу государственной необходимости доставшейся в удел близнецу Людовика Четырнадцатого.

– Боже мой! Боже мой! – слабо прошептала королева.

– Известно, – продолжала быстро бегинка, – что король, увидя двух сыновей одного возраста и равных по положению, испугался за Францию, за спокойствие своего государства. Известно, что вызванный Людовиком Тринадцатым кардинал Ришелье больше часа размышлял в кабинете короля и наконец произнес такой приговор: «Есть один король, родившийся, чтоб наследовать его величеству. Бог послал еще одного, чтоб он наследовал первому; но теперь нам нужен только родившийся первым, скроем второго от Франции, как Бог скрыл его поначалу от родителей». Один наследник – мир и безопасность государства; два претендента – гражданская война и анархия.

Королева внезапно поднялась, бледная и со сжатыми кулаками.

– Вы слишком много знаете, – произнесла она глухим голосом, – вы посвящены в государственные тайны. А друзья, от которых вы узнали это, – предатели и ложные друзья. Вы их сообщница в преступлении, которое нынче совершаете. Теперь долой маску или я прикажу дежурному офицеру арестовать вас. О, я не боюсь этой тайны! Вы ее знаете, вы мне ее и отдадите! Она застынет в вашей груди. Ни эта тайна, ни ваша жизнь вам не принадлежат отныне!

И Анна Австрийская сделала два шага к бегинке с угрожающим жестом.

– Научитесь ценить верность, честь, скромность ваших покинутых друзей, – сказала бегинка и сбросила

маску.

– Герцогиня де Шеврез! – воскликнула королева.

– Единственная, знающая тайну вашего величества.

– Ах, – прошептала королева, – обнимите меня, герцогиня! Ведь так можно убить своих друзей, играя их смертельными печалями.

И королева, склонив голову на плечо старой герцогини, пролила целый поток горьких слез.

– Как вы еще молоды и счастливы, – сказала герцогиня, – вы можете плакать!

IV

Подруги

Королева гордо посмотрела на герцогиню де Шеврез и сказала:

– Кажется, вы произнесли слово «счастливая», говоря обо мне. До сих пор, герцогиня, мне всегда казалось, что нет существа менее счастливого, чем королева Франции.

– Ваше величество, вы были действительно mater dolorosa [7] . Но рядом с теми возвышенными печалями, о которых мы с вами, две старые подруги, разлученные людской злобой, только что говорили, рядом с этими королевскими несчастьями у вас есть радости, правда, мало ощутимые вами, но вызывающие жгучую зависть в этом мире.

7

Мать всех скорбей (исп.).

– Какие же? – спросила горестно Анна Австрийская. – Как вы можете произносить слово «радость», когда вы только что утверждали, что и тело мое и дух нуждаются в исцелении?

Госпожа де Шеврез задумалась на минуту, потом прошептала:

– Как же короли далеки от всех других людей!

– Что вы хотите этим сказать?

– Я хочу сказать, что они так отдалены от грубой действительности, что забывают все то, в чем нуждаются другие. Так обитатель африканских гор на своих зеленых высотах, оживленных студеными ручьями, не понимает, как умирают от жажды и голода среди пустыни, сожженной солнцем.

Королева слегка покраснела; она только теперь поняла, что имела в виду герцогиня.

– Как это было плохо с моей стороны, что я вас покинула, – сказала она.

– Ах, ваше величество, король, говорят, унаследовал ненависть, которую ко мне питал его покойный отец! Король прогнал бы меня, если бы знал, что я нахожусь во дворце.

– Я не говорю, что король очень расположен к вам, герцогиня, – возразила королева. – Но я могла бы… тайно…

На лице герцогини промелькнула пренебрежительная улыбка, которая взволновала ее собеседницу.

И королева поторопилась добавить:

– Впрочем, вы очень хорошо сделали, что пришли сюда.

– Благодарю вас, ваше величество.

– Хотя бы для того, чтобы дать мне радость опровергнуть слух о вашей смерти.

– Разве действительно говорили о том, что я умерла?

– Всюду.

– Однако мои дети не носили траура.

– Вы знаете, герцогиня, двор часто путешествует; мы мало видим ваших сыновей, и, кроме того, столько вещей ускользает от нашего внимания среди забот, в которых мы постоянно живем.

– Ваше величество, должно быть, не поверили слуху о моей смерти.

– Почему же? Увы, мы все смертны; разве вы не видите, что я, ваша младшая сестра, как мы прежде говорили, уже приближаюсь к могиле?

– Ваше величество, поверив моей смерти, были, вероятно, удивлены, что не получили от меня вести.

– Смерть иногда приходит внезапно, герцогиня.

– О, ваше величество! У душ, отягощенных тайнами, подобно той, о которой мы только что говорили, всегда есть потребность в освобождении, которую надо удовлетворить заранее. Приготовляясь к вечности, мы должны привести в порядок свои бумаги.