Виктор Гюго
Шрифт:
В результате этого потрясения Жан Вальжан и становится совсем другим человеком. «Произошло нечто большее, чем превращение, — произошло преображение», — говорит автор.
В третьей главе седьмой книги, которая так и называется «Буря в душе», писатель рисует второй решающий перелом в душе своего героя, который уже много лет ведет почтенную и добродетельную жизнь под именем г-на Мадлена и вдруг внезапно узнает, что какой-то несчастный принят за беглого каторжника Жана Вальжана и должен предстать перед судом. Подлинный Жан Вальжан может промолчать и спокойно продолжать свою добродетельную жизнь, пользуясь уважением и признательностью окружающих, но тогда ни в чем не повинный человек будет осужден вместо него на пожизненную каторгу. Что должен сделать ученик епископа Мириэля?
Здесь особенно ясно выявляется романтическое понимание
Характерно, что романтик Гюго, влюбленный в движение, динамику, битву, предпочитает рассматривать душевную жизнь не в ее мирном и повседневном течении, а в состоянии бурного смятения. Его Жан Вальжан не столько рассуждает, сколько испытывает мучительные «судороги совести», в нем «бушует буря, вихрь», он «вопрошает себя», он слушает голоса, исходящие «из самых темных тайников его души», он «погружался в эту ночь, как в пучину». Этой безмолвной внутренней битве всегда соответствуют мрачные, страшные тона романтического пейзажа («мрачные силуэты деревьев и холмов… добавляли что-то унылое и зловещее к хаосу, царившему в его душе… Равнина была окутана мраком. Все вокруг застыло от страха. Все трепещет перед этим могучим дыханием ночи»). И опять в основе этой душевной бури лежит борьба между светом и мраком, ибо Жану Вальжану кажется, что в глубине его сознания «какое-то божество» сражается с «великаном». Ему приходится выбирать между двумя полюсами: «остаться в раю и там превратиться в дьявола» или «вернуться в ад» и «стать там ангелом».
Разумеется, он выбирает второе. Он отправляется в суд, чтобы оправдать злополучного Шанматье, и добровольно отдает себя в руки закона. И даже когда эта исполинская внутренняя борьба завершилась моральной победой добра, т. е. когда герой Гюго доказал судьям и присутствующей публике, что он, а не Шанматье, является каторжником Жаном Вальжаном и именно он, а не Шанматье должен возвратиться на каторгу, художник еще раз прибегает к приему романтического контраста; он заставляет своего героя улыбнуться: «…то была улыбка торжества, то была также улыбка отчаяния».
Момент торжества, только торжества иного рода, пришел теперь и для Жавера.
Антагонист Жана Вальжана — полицейский инспектор Жавер — тоже создан по методу контраста, но уже по отношению ко всему тому доброму и подлинно человечному, чему научил бывшего каторжника епископ Мириэль. Жавер представляет то самое бесчеловечное «правосудие», которое Гюго ненавидит и разоблачает в своем романе. Для Жавера главное — «представлять власть» и «служить власти»: «За ним, вокруг него… стояли власть, здравый смысл, судебное решение, совесть по мерке закона, общественная кара — все звезды его неба. Он защищал порядок, он извлекал из закона громы и молнии… в грозной тени совершаемого им дела неясно проступал пламенеющий меч социального правосудия» (6, 336).
Психологический метод Гюго сводится в обрисовке Жавера к утрировке двух простых чувств, доведенных почти до гротеска: «Этот человек состоял из двух чувств — из уважения к власти и ненависти к бунту». Внешность его дается путем нагнетания зловещих деталей, которые художник, словно рисуя своего романтического злодея на бумаге, намеренно заставляет появляться «из тьмы»: «Вы не видели его лба… глаз… подбородка… рук… палки… Но вот приходила надобность и изо всей этой тьмы, словно из засады, вдруг выступал узкий и угловатый
Даже радость Жавера художник называет «сатанинской». Когда Жавер узнает, что г-н Мадлен и есть бывший каторжник Жан Вальжан, о чем он смутно догадывался с самого начала, лицо его делается похожим на «торжествующее лицо сатаны, который вновь обрел своего грешника».
Гюго недаром рисует Жавера такими укрупненными и впечатляющими мазками. От этого укрупнения зависит драматизм столкновения противостоящих друг другу сил. Значительным и масштабным силам добра (епископ Мириэль, преображенный им Жан Вальжан, героически-самоотверженная мать Фантина) противостоит столь же масштабный и значительный противник, олицетворяющий для Гюго неправедный государственный закон (в противоположность праведному закону человеческого сердца). Подобная антитеза — традиционный художественный прием Гюго. В «Соборе Парижской богоматери» демоническим героем, преследующим невинную Эсмеральду, был архидиакон Клод Фролло; в «Отверженных» — полицейский инспектор Жавер, неустанно выслеживающий Жана Вальжана.
Вся история Жана Вальжана, стоящая в центре рома-па «Отверженные», строится на драматических столкновениях и резких поворотах в судьбе героя: Жан Вальжан, разбивающий оконное стекло булочной, чтобы взять хлеба для голодных детей сестры, и осужденный за это на каторжные работы; Жан Вальжан, возвращающийся с каторги и гонимый отовсюду, даже из конуры собаки; Жан Вальжан в доме епископа, у которого он пытался украсть серебряные ножи и вилки и получил их в подарок вместе с серебряными подсвечниками; Жан Вальжан, ставший влиятельным мэром города, и умирающая Фантина, которая умоляет спасти ее дитя; Жан Вальжан в столкновении с «недреманным оком» правосудия — Жавером; Жан Вальжан в «деле» Шанматье, которое возвращает его в положение преследуемого каторжника; подвиг Жана Вальжана, спасающего матроса с военного корабля «Орион», и его бегство с каторги, чтобы выполнить обещание, данное Фантине; Жан Вальжан с крошкой Козеттой на руках, преследуемый Жавером с его полицейскими молодчиками по темным улочкам и закоулкам Парижа, и неожиданное спасение в женском монастыре на улице Пикпюс; затем, через несколько лет, Жан Вальжан в воровском притоне Тенардье, один против девяти негодяев, связанный ими и все же сумевший освободиться, перерезав веревки с помощью старой монетки каторжника; наконец, Жан Вальжан на баррикаде, где оп никого не убивает, но спасает от смерти двух людей: Мариуса и своего преследователя Жавера, и т. д.
Многие из этих драматических катаклизмов в судьбе Жана Вальжана составляют некую «детективную» часть «Отверженных». Не случайно автор указывает на ту особенность в характере своего героя, что он «всегда имел при себе… две сумы: в одной из них заключались мысли святого, в другой — опасные таланты каторжника. Он пользовался то одной, то другой, смотря по обстоятельствам». Когда писатель раскрывает «мысли святого» — его повествование приобретает нравственно-поучительный характер; когда же на передний план выдвигаются «таланты каторжника» — «Отверженные» становятся увлекательным приключенческим романом, в котором эпизоды засад, поисков, преследований и адских козней чередуются со сценами геройских деяний и чудесных спасений.
Стремительное и скачкообразное развитие романтического характера, с его резкими поворотами и способностью к внезапному преображению под воздействием добра, свойственно не только Жану Вальжану, но даже и его антиподу — Жаверу. Доброта, проявленная по отношению к нему Вальжаном, который отпустил его на волю вместо того, чтобы расстрелять на баррикаде, где он присутствовал как шпион правительства, впервые в жизни внесла в прямолинейный ум Жавера «отпечаток душевной тревоги». Эта своего рода цепная реакция добра (епископ Мириэль — Жан Вальжан — Жавер) чрезвычайно важна для концепции романа. Автор намеренно приводит верного стража «законности» Жавера, не привыкшего рассуждать, к страшной для него мысли, что каторжник Жан Вальжан «оказался сильнее всего общественного порядка». Ему даже приходится признать «нравственное благородство отверженного», что было для него «нестерпимо».