Виктор Гюго
Шрифт:
Очень характерна в этом плане поэма «Сатир», в которой рассказывается, как Геркулес вытащил за ухо маленького сатира из его берлоги и привел с собой на Олимп. Сначала античные боги потешаются над уродливым гостем, но затем дают ему лиру — и он начинает петь о земле, о рождении души, о человеке и его многострадальной истории. Постепенно на глазах изумленных богов он вырастает до необыкновенных размеров: вот он поет уже о сияющем будущем, о свободе и жизни, торжествующей над разрушенной догмой, о любви, о гармонии, о голубизне неба. Под конец он оказывается Паном, олицетворяющим собой могучую природу, и ставит на колени самого Юпитера.
В противоположность поэтам классицистской школы и парнасцам, романтик Гюго не очень любит ясные пропорции античной Греции: он предпочитает обращаться к хаотическим временам глубокой древности, к средневековью или к восточным
«Легенда веков», включающая фантастическое в сочетании с точностью наблюдения и реалистической деталью, мифотворчество с конкретной образностью, — более, чем какое-либо другое произведение, показывает, что все эти черты составляют единое целое в художественном методе Гюго.
Это произведение Гюго воплощает в себе и беспощадный суд, и твердую уверенность поэта в будущем торжестве высоких человеческих идеалов, в чем и заключается главная сила «Легенды…», несмотря на идеалистическое толкование в ней исторического процесса.
По своим художественным достоинствам «Легенда веков» является одним из самых сильных поэтических творений Виктора Гюго. И он сознавал это. «С точки зрения будущего я верю в эту книгу. Я не создал и не создам ничего лучшего» [62] , — говорил он.
Великолепен живописный колорит «Легенды…», в котором использованы все краски, характерные для палитры этого художника. Ни одно из поэтических творений Гюго не имело более богатых, сверкающих и пластически совершенных образов. Заложенная в основе «Легенды…» идея о борьбе добрых и злых сил предполагает битвы, столкновения, внутреннюю напряженность и страсть. Это и придает динамизм его поэзии. Автор «Легенды веков» воспроизводит и картины боя, и шумное волнение толпы. Преобладание действия, динамики, энергичное изображение внешних событий, присущие эпическому и героическому сюжету «Легенды…», отличают ее от «Созерцаний», где запечатлены преимущественно внутренние переживания поэта. В этих двух книгах воплотились как бы две стороны поэтического гения Гюго: лирическая и драматическая, которые постоянно переплетаются между собой, причем первая заметнее проявляется в «Созерцаниях», а вторая — в «Легенде веков». Не случайно многие критики отмечают родственность маленьких эпопей, составляющих «Легенду…», с драмами Гюго. «Эпопея в творческой деятельности Гюго заняла место театра», — утверждает Баррер, считающий, что театральные эффекты «Легенды…», «принадлежат воображаемой сцене, которой Гюго… был лишен в изгнании» [63] .
62
Цит. по: J.-B. Barr*re. Victor Hugo, р. 194.
63
Ibidem.
Естественно, что для описания грандиозных эпических подвигов своих героев Гюго мобилизует все ресурсы своего языка, с которым не мог соперничать ни один из современных ему поэтов. А. В. Луначарский в своей работе о Гюго говорит о «необычайной, мощнотрубной музыкальности» и «изумительно нарядной парчовой красочности» «Легенды…», почти «сплошной поэтичности ее образов и ее оборотов, живущего в ней вулканического пафоса» [64] . Обращаясь к эпическому жанру, Гюго обновляет традиционные эпитеты, изобретает новые грандиозные образы, широко вовлекает в свой рассказ силы природы. Фигуры Роланда, Сида или Карла Великого вырастают не только из-за их героических деяний, но и благодаря бесконечным горизонтам, величественным горам, морям и пустыням, которые их окружают. Даже животный мир оказывается активным участником эпического повествования. Лев Андрокла, конь маленького короля Галисии так же, как и упрямая гора Момотомбо, активно помогают или противятся устремлениям людей.
64
А. Луначарский.
Романтическое искусство Гюго в «Легенде веков» покорило даже тех его современников, которые были далеки от него по своим идейно-художественным взглядам. «Что за человек папаша Гюго! Что за поэт, черт возьми! Проглотил залпом оба тома!.. Мне необходимо прогорланить три тысячи строк, каких еще никто не создавал… Папаша Гюго вскружил мне голову» [65] , — писал после прочтения «Легенды…» такой принципиальный приверженец сдержанного, строго объективного реалистического повествования и мастер точного слова, как Флобер.
65
Гюстав Флобер. Собр. соч. в 10 томах. T. VIII. М., 1938, стр. 89.
3. Роман «Отверженные»
Второй период творчества Гюго ознаменовался не только дальнейшим развитием его поэтического гения, но и созданием наиболее значительных его романов. Среди них на первом месте стоит роман «Отверженные», которому писатель отдал около двадцати лет жизни.
Мысль о создании большого социального романа, посвященного обездоленным, возникла у Гюго еще до изгнания. Он начал писать его под первоначальным названием «Бедняки» («Mis*res») в середине 40-х годов, но прервал свою работу в связи с событиями, начало которым положила февральская революция 1848 г. Уже тогда — в первом варианте — автором были задуманы и созданы центральные образы отверженных обществом бедняков: каторжника, чье преступление состояло в том, что он украл хлеб, чтобы накормить голодных детей своей сестры, и матери, вынужденной продать свои зубы, волосы и тело, чтобы платить за содержание своего ребенка.
В изгнание Гюго взял с собой неоконченную рукопись «Отверженных». Однако после бурных событий политической жизни, которой писатель был захвачен на протяжении следующего десятилетия, когда он так горячо протестовал против преступлений Луи Бонапарта, создавая пламенные памфлеты и стихотворения «Возмездия», первая редакция романа уже не могла удовлетворить его. Возобновив работу над «Отверженными» в 1860 г., он стремится воплотить в романе философские и нравственные идеи, сложившиеся у него за последние годы. Теперь «Отверженные» становятся не только обличительным произведением, которое, как некогда повесть «Клод Гё», свидетельствует о преступлении общества по отношению к неимущим классам, но и романом, поставившим важнейший для Гюго того времени вопрос о значении добра и милосердия для социального и нравственного возрождения человечества (в этом плане «Отверженные» близки «Легенде веков»). Вместе с тем Гюго вводит в свой новый роман обширные исторические, публицистические и философские главы, придающие ему эпические масштабы.
Тенденция к универсальному видению целой эпохи, наметившаяся уже в «Соборе Парижской богоматери» по отношению к средневековью, полностью развернулась в «Отверженных» — романе, посвященном современной жизни. «Отверженные» — настоящий полифонический роман со многими темами, мотивами, идейными и эстетическими планами, где дана обширная картина народной жизни и где Париж бедноты, Париж жалких и мрачных трущоб возникает перед читателем на фоне крупнейших политических событий французской истории первой половины XIX в.: катастрофы при Ватерлоо, падения режимов Реставрации и Июльской монархии, народно-революционных боев 30-х и 40-х годов.
Роман Гюго необъятен по охвату жизненных проблем [(«Эта книга — гора!» — воскликнул по ее окончании сам автор). Изображение нищеты и бесправия народных масс, воплощенных в судьбах главных героев — Жана Вальжана, Фантины и обездоленных детишек Гавроша и Козетты, сочетается здесь с критикой неправедного государственного строя, буржуазной «законности» и судопроизводства (особенно ярко выраженных в зловещей фигуре полицейского инспектора Жавера) и с постановкой важной проблемы духовной эволюции поколения Гюго (история Мариуса); увлекательный детектив (погоня Жавера за беглым каторжником Жаном Вальжаном) чередуется с нежнейшей лирикой (любовь Мариуса и Козетты) и патетическим изображением баррикадных боев (подвиг Анжольраса и героическая смерть Гавроша на июньской баррикаде 1832 г.).