Викториум
Шрифт:
— Ну, вашбродь, вы прямо-таки мысли мои читаете, — усмехнулся, разгладив усы, Дядько. — Я же чего подъехал-то к вам. Аккурат тоже самое предложить хотел. Гонца вражьего схватить для допроса.
— Тем лучше, — произнес в ответ я.
Курд отправился обратно в сумерках. Правда, они тут были недолгими. Вроде бы солнце только скрылось за горизонтом — не успели еще погаснуть последние его лучи, как уже темнота такая, что хоть глаз выколи.
Не прошло и двух минут, чтобы стало совсем темно, и от моего отряда отделились двое казаков. Осьмаков и крупный парень на несколько лет моложе меня. Имени его я не знал.
Так оно и произошло. Мы только поужинали, и над костром побулькивал в котелке заваривающийся крепкий чай, когда раздалось конское ржание. В лагерь на рысях въехали казаки. Между их коней держался третий скакун. А в седле его сидел связанный по рукам и ногам курд.
— Куда прете?! — заругался на них Дядько. — Совсем ослепли, что ли?!
— Так ить не видать ничего с темна-то, — тут же откликнулся Осьмаков. — Мы вообще думали, а не промахнулись ли. Вдруг на убыхов налетели или еще на кого.
— Слезайте с коней и давайте этого курда сюда, — махнул я рукой, останавливая Дядько, готового продолжать ругаться и дальше. — И разведите огонь пожарче. Возможно, придется пытать его.
Я намеренно заглянул в глаза пленника. Но тот то ли умел отлично прикидываться, то ли не понимал моих слов.
Правда, пожарче развести огонь не удалось. Скупого запаса собранных в округе веток едва хватало, чтобы поддерживать его всю ночь. Однако стоило попробовать. Метод психологического воздействия, о котором мне столько рассказывали более опытные коллеги по Третьему отделению.
Я сел на кошму напротив пленника. Кивнул Дежневу, чтобы присаживался рядом. Выразительным жестом протянул в сторону казака руку. И схватывающий все на лету Дежнев тут же вытащил из ножен и вложил мне в пальцы длинный прямой кинжал. Я проверил остроту заточки. Одобрительно кивнул.
— Скажи ему, что если он не будет говорить правды, — сказал я, — то я стану нарезать его мелкими ломтями. — Я дал время Дежневу перевести курду мои слова и продолжил: — А после насыплю на его раны порох и подожгу. Я отрежу ему уши и язык. Выколю глаза. Но прежде чем сделать это — скормлю все, что отрезал, свиньям. — Я перевел дух, а в это время Дежнев переводил мои слова. — Пусть не сомневается. Нам можно есть свинину, и мы везем с собой несколько свиней.
Услышав о нечистых с точки зрения ислама животных, курд вздрогнул. Я понял, что задел его за живое. Недаром же, когда писал рапорт с выводами в Петербург, я проштудировал столько литературы по Леванту. И теперь я мог почти с уверенностью давить на самые верные болевые точки курда. Попасть в рай к гуриям без носа, ушей, с выколотыми глазами — боялись все правоверные. А уж осквернить отсеченную плоть нечистому животному — большего позора для мусульманина и быть не может.
— Переведи, — продолжил я, увидев то, что мне было нужно в глазах курда, а именно — страх, — что если он честно ответит на все вопросы, я подарю ему чистую смерть от ножа.
Курд наконец заговорил, как только замолчал Дежнев. Он как будто выплевывал слова. Смотрел все больше на свои ноги, стараясь спрятать от меня взгляд, полный страха.
— Говорит, — перевел Дежнев, — что ответит на все ваши вопрос, вашбродь. Но
— Вот пускай и расскажет, что у него за друзья? Сколько их? Кто предводитель?
Дежнев перевел курду мои слова, и тот заговорил. Казаку трижды пришлось менять фляжку, к которой он то и дело прикладывался, чтобы промочить горло. От постоянного говорения оно у него быстро пересыхало.
Курду же было словно нипочем. Он болтал без умолку. Поведал нам о том, что нанял его клан, как и многие другие, не кто иной, как шериф Али. Британцы выделили шерифу целых три верблюда, груженных золотом, и тот щедро расплачивался им с курдами, убыхами, редифами и просто разбойниками. По словам пленника, шериф собрал настоящую армию в несколько тысяч человек. Однако третьего дня они попали в засаду янычар. И те изрядно потрепали наемную армию шерифа Али.
— Говорит, что янычар было больше, — приложившись к горлышку поданной товарищем фляжки, переводил Дежнев, — у них были пушки и пулеметы, но ничто не помогло им. Воины шерифа Али перебили янычар и взяли богатые трофеи.
— А почему не вернулись по домам? — быстро спросил я. — Ведь у вас так заведено. Чуть разжился хорошими трофеями — сразу тащить их в дом.
— Верно, — через Дежнева ответил мне пленник, — но все боятся Хади. Он шейх одного из кланов. Велел всем своим людям выкинуть трофеи, кроме оружия и патронов. У кого находил — убивал! Его все боятся. Он теперь правая рука шерифа Али.
— Приходилось слыхать об этом Хади, — заметил сидящий тут же Дядько. — Злобный курд. Говорят, едва ли не из рабов выбился в люди. Шейхом стал. А уж злющий, как сто собак! И кровь лить любит. Ходили о нем слухи во время войны, но я им грешным делом не верил. Слишком уж много всего болтали. Разного. Не всему же верить.
— У них было десять тысяч сабель и ружей, — продолжал переводить обрадованный короткой передышкой Дежнев, — но после схватки с янычарами и ухода тех, кто взял трофеи, осталось около двух тысяч. Они последуют за русскими куда угодно и перережут, как собак.
— Это мог бы и не переводить, — укоризненно заметил Дядько, глянув на взмокшего от усердия Дежнева. Тот только плечами пожал.
— Я просил переводить дословно, — вступился я за толмача. — Мне нужно знать каждое слово, сказанное пленником. Хотя сейчас это уже не имеет значения. — Я кивнул Дядько. — Уведите его — и прикончите. И заройте, только подальше от лагеря. А то еще шакалы придут на вонь мертвечины.
В тот момент я от души порадовался, что рядом не случилось Штейнемана с его вечным интеллигентским чистоплюйством. Но именно из-за этого самого чистоплюйства губернский секретарь и ушел подальше от места допроса. Насколько, конечно, позволяли размеры лагеря. И теперь, скорее всего, старался не слушать того, что происходит у нас. Что меня, откровенно говоря, вполне устраивало.
— Тысячи сабель, — покачал головой Дядько, когда казаки увели курда. Надо сказать, тот вел себя достойно. Понимал, что его ведут убивать, однако молча поднялся на ноги и дал себя увести. — Небось, врет все этот курдский черт. Откуда у этого шерифа Али столько золота? Британцы-то, конечно, народ богатый. Да только прижимистый больно. Три верблюда с золотом — это же какие деньжищи.