Винни Ковальский - гнус частного сыска
Шрифт:
– Давно пора уволить, - заявил он и вытолкнул сторожа за дверь.
– Вы не отвечаете, Шерлок-как-вас-там-Холмс? Кажется, мне придётся вас арестовать за самоуправство. Джонс, где у вас наручники?
Ковальский бесстрастно опустил руку с лупой.
– Волосы отрастали довольно неровно, - глядя в упор на инспектора, сообщил он.
– Похоже, они были острижены ножницами.
– Ножницами?
– в замешательстве переспросил инспектор.
– Псих ненормальный! При чём тут ножницы?
– Возможно, я псих, - кротко согласился Ковальский, - но тонзуру выстригают
– Чёрт возьми...
– обескураженно протянул Мэлоун.
– Джонс, уйдите - вы мешаете! Вы хотите сказать, что кто-то стриг его ножницами незадолго до смерти? Уж не теми ли, которые лежали в камине?
– Может быть, - Ковальский обошёл вокруг поддона с трупом и приблизился к инспектору.
– Те это ножницы или не те - можно проверить.
– Я сам сейчас сойду с ума, - лицо инспектора перекосилось.
– Кому может понадобиться стричься маникюрными ножницами перед разговором с какой-то тёмной личностью в рабочих ботинках?
– Вопрос можно поставить по-иному, инспектор, - вкрадчиво сказал Ковальский.
– Кому может понадобиться стричь другого человека маникюрными ножницами перед тем, как его убить? Или вовсе не перед, а после?
– Мы не знаем, когда это было, - оборвал инспектор, - так что гипотезы здесь бесполезны.
– Мы можем кое-что узнать, - прищурился Ковальский, - если вы разрешите мне осмотреть место преступления.
– Не городите ерунды, - не очень уверенно выговорил Мэлоун.
– Откуда вы знаете все эти подробности про стрижку и брижку... тьфу, бритьё?
– Я сам в детстве хотел быть священником. У нас в Житомире была католическая семинария, мой старший брат там учился. Дело кончилось тем, - ухмыльнулся Ковальский, - что он уехал в Киев поступать на филологический факультет.
Он фамильярно похлопал Мэлоуна по плечу.
– Как насчёт спора, инспектор? Клянусь, за мной будет ящик виски двадцатилетней выдержки, если мне не удастся найти убийцу.
– Посмотрим, - сдержанно заметил Мэлоун, подумав, что для ареста Ковальского всегда можно будет найти повод, если у того не хватит денег на виски.
– Но не ждите, что я покажу вам дом сейчас. У меня и других дел полно.
– Меня вполне устроит, если мы с вами договоримся на, скажем, понедельник.
4.
Профессор Литтлгейт с удивлением посмотрел на экзотического человечка в белом, расположившегося в его кабинете. Похоже, посетитель ждал его давно. Однако профессор не привык к тому, чтобы его навещали личности подобного сорта.
– Чем могу быть полезен?
– сдержанно спросил он. Гость заговорил высоким мальчишеским голоском, одновременно мелодичным и гнусавым - и столь же балаганным, как его насурьмлённые глаза и косой пробор. По его выговору с первых же слов было слышно иностранца.
– Видите ли, профессор, я пришёл к вам по поводу Джеффри Гринфильда.
– Джеффри Гринфильда?
– озадаченно переспросил Литтлгейт.
– Не припомню такого.
– Припомните, профессор, -
– Католический семинарист, который два года назад участвовал в ваших раскопках в Сассексе. Разве нет?
Литтлгейта осенило. Внезапно он сообразил, о ком идёт речь.
– А, тот смешной юноша с тонзурой? Вроде святого Стефана?
– Ну, если учесть, что святого Стефана изображают в сане дьякона, - рассудительно сказал Ковальский, - это похоже на него. Знаете ли, профессор, в прошлом году Гринфильд был рукоположен в священники. А около недели назад его убили.
– Вы сказали "убили"?
– Литтлгейту показалось, что он ослышался. Сердце бешено запрыгало у него в грудной клетке. Зловещий человек в белом спокойно усмехался.
– Именно это я и сказал.
Литтлгейт опомнился. Сев в кресло напротив гостя, он выдохнул:
– Скверные шутки, мистер... как вас зовут?
– Ковальский, - ответил сыщик.
– Винни Ковальский. Согласен, мои шутки бывают скверными, но в данном случае скверно то, что это не шутка.
Он протянул Литтлгейту вырезку из местной газеты. Профессор механически проскользил взглядом по строчкам. Да, Джеффри Гринфильд. Вряд ли в Лондоне слишком много выпускников католических семинарий с таким именем.
– Вы из полиции?
– спросил он, чувствуя головокружение и звон в ушах. Ковальский снова осклабился, блеснув золотой коронкой во рту.
– Можно и так сказать.
– Погодите, я выпью воды, - профессор взял со стола графин, налил себе полстакана и жадно проглотил.
– Что вы хотите узнать?
– Я хочу узнать, с кем Гринфильд близко общался во время раскопок. Не завёл ли он знакомств, которые вам показались необычными?
– Странно, что вы об этом спрашиваете, - профессор плеснул себе ещё воды в стакан.
– Было кое-что, что сейчас, задним числом, кажется необычным. Тогда я не придал этому особенного значения. Он подружился с неким Мэтью Крэмпом, рабочим, который помогал нам на раскопках. Крэмп дурил всех байками про клады, но это, конечно, были только байки.
– То есть клада там не было?
– спросил Ковальский. Литтлгейт вымученно рассмеялся.
– Нет, конечно. Не с обывательской точки зрения. Там довольно хорошо исследованный фундамент англосаксонской церкви с захоронениями духовных лиц. С научной точки зрения это, пожалуй, клад - церкви полторы тысячи лет, она относится к эпохе крещения англосаксов. Но горшки с золотом искать там бесполезно.
– Можете ли вы допустить, что Гринфильд и Крэмп в самом деле отыскали там нечто ценное?
– Господи, - охнул Литтлгейт.
– Вы же не думаете, что Крэмп его убил?
– В доме были следы рабочих ботинок, - ровным голосом сообщил Ковальский.
– Конечно, само по себе это ни о чём не говорит, такие ботинки носят тысячи лондонцев, но...
– Вы полагаете, Джеффри нашёл что-то такое, что утаил от меня? И поссорился из-за этого с Крэмпом, не захотел делиться?
– Это ваша гипотеза, а не моя, - отозвался Ковальский, - но я не вижу оснований сбрасывать её со счетов. Где живёт Крэмп, вы, конечно, не знаете?